Все новости
Комплекс озабоченности культурой
17 февр. 2018
377
Часть 2. Доклад на онлайн конференции МААП
Теперь о нашей культуре – культуре психологической.
С первой лекции на психфаке я чувствовал себя как гадкий утенок, увидевший лебедей. Я знал: это моя стая. Психфак МГУ вырос из философского факультета. Это сложная и внешне конфликтная смесь гуманитарной и естественно научной методологии. Выготский, Леонтьев, Лурия. 5 + 3 года аспирантуры и 25 лет работы на факультете психологии. Его культура не могла не повлиять на меня и мою культуру. Но это не главное влияние. Хотя своих легко узнаешь по гуманитарной широте.
Большее влияние оказала культура психотерапии. Большой взрыв психологии (от 4 факультетов на весь советский союз до десятков тысяч выпускников в год) совпал с перестройкой и открытием границ. Психотерапия, тренинги, психологическое консультирование – это был свежий экспорт западной психологической и психопрактической культуры.
Мы все учились у западных учителей, и все в той или иной мере являемся неофитами этой культуры. Отсюда и переживаемая многими культурная неполноценность. Мы, как и производители отечественной массовой или даже артхаусной культуры, остаёмся стыдливыми переводчиками на русский с великого и могучего языка бриттов, раньше нас освоивших мир человеческих переживаний и связанной с ним культуры самопознания. Мы также как и работники массовой культуры, юристы и экономисты, стесняемся своей вторичности и провинциальности.
Но пора остановиться копаться в причинах формирования озабоченности культурой и комплекса культурной неполноценности, прежде всего из-за непринадлежности этой культуре по рождению (карма плохая))) Важно понять, что если бы мы ей и принадлежали, и наша карма позволила бы нам родиться в стране заходящего солнца, мы бы всё равно проецировали религиозный инстинкт на культуру. Потому что в ядре нарциссической озабоченности культурой скрывается именно религиозный инстинкт.
Не случайно Пелевин, решающий в своих книгах прежде всего вопросы теологические, посвящает свой последний роман рынку искусства и искусственному коду.
Роберт Джонсон считал, что романтическая любовь - это единственная возможность для современного западного человека испытать нуминозные переживания, войти в контакт с божественным и на время удовлетворить религиозный инстинкт. Джонсон предлагает отделить религиозный инстинкт от романтической любви и найти ему место в духовном поиске.
Но постмодернистский, нарративный подход подразумевает: сама любовь не дана непосредственно, но опосредована культурой, любовный нарратив – искусством, рассказывающим о любви. Недавно видел книгу «Ромео и Джульетта в смсках». Поэтому освободить необходимо не духовный поиск от проекции на романтическую любовь. А освободить саму любовь от проекции на неё культуры, содержащей, в свою очередь, проекцию духовного поиска на культуру.
Мы давно сместили в искусство религиозный инстинкт. Мы, как и любой нарцисс, обращаемся к зеркалу культуры, вместо того, чтобы обратиться к себе. Мы влюбляемся в свое культурное отражение и застываем, не в силах от него оторваться. Мы не понимаем, что важно не отражение прекрасного бога. Главное, что можно понять, глядя в зеркало, это зеркальную способность нашего сознания. Ощутить живое и безбрежное пространство осознания, разбивающее тесные границы моего эго.
Опасность замирания перед зеркалом в плену красоты искусства ведёт к голодной смерти вечного неудовлетворения. Нарцисс повторяет здесь судьбу Тантала, видящего прекрасные плоды и не могущего до них дотянуться. В этом ядро комплекса озабоченности культурой.
Когда я ощущаю, что культурой является не объект, а взгляд, свободный от окультуривания объекта, я, наконец, освобождаюсь от культурной очарованности и зависимости. В этом культурном взгляде любой объект, как у Блейка, превращается в разговор с Богом или с Абсолютом.
Юнг предупреждал об этой опасности превращения объектов воображения в продукты искусства. Он спорил со своей Анимой, убеждавшей его, что он творец и художник, и ему нужно рисовать картины. «Нет» - говорил Юнг – «я останусь психологом». Для него быть психологом означало поддерживать древние ритуалы погружения в себя и разговора с душой и духом.
Здесь важно остановиться на понятии творчества. Для художника прошлого, впрочем, как и для учёного, важно было понять, как Творец создал мир. Творчество было лишь освобождением божественного замысла от искажений, математика - универсальным языком, то есть языком Бога. Кеплер слышал музыку божественного движения планет. Умирая в покое, Бах говорил, что уходит в мир музыки, которую пытался играть здесь, но там она звучит всегда. Интуитивно мой отец знал это, предпочитая Баха. Но, к сожалению, он в это не верит, как верил Бах. Современный человек думает, что даже как слушатель он может умереть и не ощущает себя музыкой, божественной мелодией, звучащей вечно.
Промышленная и буржуазная революция делает творцом человека, освобождая пространство от буквальности образа Бога, от сотворения кумиров и идолов. Но вместе с этим освобождает ум от Божественного и думает, что может освободить его от религиозного инстинкта, желания выйти за пределы эго.
Этим процессом был захвачен и Фрейд, освобождающий психоанализом человека от инфантильных желаний и фантазий. Если для него Богом был Эрос, то Фрейд кастрировал божественность Эроса, ограничиваясь удовлетворением сексуальности и сублимацией как искусством. То есть сам Фрейд тоже был заражен озабоченностью культурой, окультуриванием инстинктов и отрицанием религиозной или духовной потребности.
Юнг же понимал психотерапию как восстановление ритуала переживания божественного как ритуала удовлетворения естественного и здорового религиозного инстинкта. Но Юнг тоже был в плену комплекса культуры, но не как Фрейд (культуры просвещения), сколько, в целом, западной традицией индивидуализма. Оба, и Фрейд, и Юнг, боялись богов. Фрейд упал в обморок, испугавшись встречи даже с римскими богами. Юнг смог поехать в Индию, но так и испугался встретиться с гуру в Индии. Ведь не случайно он имел видение, где чувствовал себя продуктом медитации такого гуру. Юнг в своей работе «Йога и запад» считал, что для западного человека восточный путь неприемлем. То есть Юнг остановился на пути, ограничив себя Западным культурным комплексом.
Но для современного человека, свободного при выборе духовного пути, можно спокойно и вдумчиво отнестись к этому выбору, отбросив ненужные предубеждения. Медитация как духовная практика, свободная от буквальности образа Бога и в то же время удовлетворяющая религиозный инстинкт, в сочетании с адекватной психотерапией, поддерживающей духовный поиск, становится частым выбором. Такой опыт, как и возвращение буддистских психопрактик вместе с практикой йоги, позволяет начать познание своего истинного Я, не ограниченного Эго, и выйти из озабоченности культурой.
Внимательный, сосредоточенный и расслабленный взгляд позволяет уважать, принимать и ценить любую внешнюю культуру, потому что опирается на культуру внутреннюю. Мой опыт погружения в эту культуру переживается как возвращение на родину, как понимание, что я всегда был в ней и просто иногда про это забывал.
Когда утихает навязчивая и пустая болтовня мыслей, за пределами надежды и страха, растворяется озабоченность внешней культурой. Когда мир ощущается так как есть, свободным от концепций и украшений, просто и ясно, тогда естественность становится другим названием культуры.
Продолжение следует)
Пожалуйста пишите ваши мысли и соображения о нашем культурном комплексе, о психологической культуре, о востоке и западе.
Теперь о нашей культуре – культуре психологической.
С первой лекции на психфаке я чувствовал себя как гадкий утенок, увидевший лебедей. Я знал: это моя стая. Психфак МГУ вырос из философского факультета. Это сложная и внешне конфликтная смесь гуманитарной и естественно научной методологии. Выготский, Леонтьев, Лурия. 5 + 3 года аспирантуры и 25 лет работы на факультете психологии. Его культура не могла не повлиять на меня и мою культуру. Но это не главное влияние. Хотя своих легко узнаешь по гуманитарной широте.
Большее влияние оказала культура психотерапии. Большой взрыв психологии (от 4 факультетов на весь советский союз до десятков тысяч выпускников в год) совпал с перестройкой и открытием границ. Психотерапия, тренинги, психологическое консультирование – это был свежий экспорт западной психологической и психопрактической культуры.
Мы все учились у западных учителей, и все в той или иной мере являемся неофитами этой культуры. Отсюда и переживаемая многими культурная неполноценность. Мы, как и производители отечественной массовой или даже артхаусной культуры, остаёмся стыдливыми переводчиками на русский с великого и могучего языка бриттов, раньше нас освоивших мир человеческих переживаний и связанной с ним культуры самопознания. Мы также как и работники массовой культуры, юристы и экономисты, стесняемся своей вторичности и провинциальности.
Но пора остановиться копаться в причинах формирования озабоченности культурой и комплекса культурной неполноценности, прежде всего из-за непринадлежности этой культуре по рождению (карма плохая))) Важно понять, что если бы мы ей и принадлежали, и наша карма позволила бы нам родиться в стране заходящего солнца, мы бы всё равно проецировали религиозный инстинкт на культуру. Потому что в ядре нарциссической озабоченности культурой скрывается именно религиозный инстинкт.
Не случайно Пелевин, решающий в своих книгах прежде всего вопросы теологические, посвящает свой последний роман рынку искусства и искусственному коду.
Роберт Джонсон считал, что романтическая любовь - это единственная возможность для современного западного человека испытать нуминозные переживания, войти в контакт с божественным и на время удовлетворить религиозный инстинкт. Джонсон предлагает отделить религиозный инстинкт от романтической любви и найти ему место в духовном поиске.
Но постмодернистский, нарративный подход подразумевает: сама любовь не дана непосредственно, но опосредована культурой, любовный нарратив – искусством, рассказывающим о любви. Недавно видел книгу «Ромео и Джульетта в смсках». Поэтому освободить необходимо не духовный поиск от проекции на романтическую любовь. А освободить саму любовь от проекции на неё культуры, содержащей, в свою очередь, проекцию духовного поиска на культуру.
Мы давно сместили в искусство религиозный инстинкт. Мы, как и любой нарцисс, обращаемся к зеркалу культуры, вместо того, чтобы обратиться к себе. Мы влюбляемся в свое культурное отражение и застываем, не в силах от него оторваться. Мы не понимаем, что важно не отражение прекрасного бога. Главное, что можно понять, глядя в зеркало, это зеркальную способность нашего сознания. Ощутить живое и безбрежное пространство осознания, разбивающее тесные границы моего эго.
Опасность замирания перед зеркалом в плену красоты искусства ведёт к голодной смерти вечного неудовлетворения. Нарцисс повторяет здесь судьбу Тантала, видящего прекрасные плоды и не могущего до них дотянуться. В этом ядро комплекса озабоченности культурой.
Когда я ощущаю, что культурой является не объект, а взгляд, свободный от окультуривания объекта, я, наконец, освобождаюсь от культурной очарованности и зависимости. В этом культурном взгляде любой объект, как у Блейка, превращается в разговор с Богом или с Абсолютом.
Юнг предупреждал об этой опасности превращения объектов воображения в продукты искусства. Он спорил со своей Анимой, убеждавшей его, что он творец и художник, и ему нужно рисовать картины. «Нет» - говорил Юнг – «я останусь психологом». Для него быть психологом означало поддерживать древние ритуалы погружения в себя и разговора с душой и духом.
Здесь важно остановиться на понятии творчества. Для художника прошлого, впрочем, как и для учёного, важно было понять, как Творец создал мир. Творчество было лишь освобождением божественного замысла от искажений, математика - универсальным языком, то есть языком Бога. Кеплер слышал музыку божественного движения планет. Умирая в покое, Бах говорил, что уходит в мир музыки, которую пытался играть здесь, но там она звучит всегда. Интуитивно мой отец знал это, предпочитая Баха. Но, к сожалению, он в это не верит, как верил Бах. Современный человек думает, что даже как слушатель он может умереть и не ощущает себя музыкой, божественной мелодией, звучащей вечно.
Промышленная и буржуазная революция делает творцом человека, освобождая пространство от буквальности образа Бога, от сотворения кумиров и идолов. Но вместе с этим освобождает ум от Божественного и думает, что может освободить его от религиозного инстинкта, желания выйти за пределы эго.
Этим процессом был захвачен и Фрейд, освобождающий психоанализом человека от инфантильных желаний и фантазий. Если для него Богом был Эрос, то Фрейд кастрировал божественность Эроса, ограничиваясь удовлетворением сексуальности и сублимацией как искусством. То есть сам Фрейд тоже был заражен озабоченностью культурой, окультуриванием инстинктов и отрицанием религиозной или духовной потребности.
Юнг же понимал психотерапию как восстановление ритуала переживания божественного как ритуала удовлетворения естественного и здорового религиозного инстинкта. Но Юнг тоже был в плену комплекса культуры, но не как Фрейд (культуры просвещения), сколько, в целом, западной традицией индивидуализма. Оба, и Фрейд, и Юнг, боялись богов. Фрейд упал в обморок, испугавшись встречи даже с римскими богами. Юнг смог поехать в Индию, но так и испугался встретиться с гуру в Индии. Ведь не случайно он имел видение, где чувствовал себя продуктом медитации такого гуру. Юнг в своей работе «Йога и запад» считал, что для западного человека восточный путь неприемлем. То есть Юнг остановился на пути, ограничив себя Западным культурным комплексом.
Но для современного человека, свободного при выборе духовного пути, можно спокойно и вдумчиво отнестись к этому выбору, отбросив ненужные предубеждения. Медитация как духовная практика, свободная от буквальности образа Бога и в то же время удовлетворяющая религиозный инстинкт, в сочетании с адекватной психотерапией, поддерживающей духовный поиск, становится частым выбором. Такой опыт, как и возвращение буддистских психопрактик вместе с практикой йоги, позволяет начать познание своего истинного Я, не ограниченного Эго, и выйти из озабоченности культурой.
Внимательный, сосредоточенный и расслабленный взгляд позволяет уважать, принимать и ценить любую внешнюю культуру, потому что опирается на культуру внутреннюю. Мой опыт погружения в эту культуру переживается как возвращение на родину, как понимание, что я всегда был в ней и просто иногда про это забывал.
Когда утихает навязчивая и пустая болтовня мыслей, за пределами надежды и страха, растворяется озабоченность внешней культурой. Когда мир ощущается так как есть, свободным от концепций и украшений, просто и ясно, тогда естественность становится другим названием культуры.
Продолжение следует)
Пожалуйста пишите ваши мысли и соображения о нашем культурном комплексе, о психологической культуре, о востоке и западе.