В классической психоаналитической диагностике нам важно определить основной диагноз. В данном случае, отличить шизоида от орального (депрессивного типа). В предлагаемой мной модели все базовые комплексы присущи каждому в силу своей архетипической заданности. А значит, комплексы проявляют себя одновременно, и отшельник может сочетаться с брошенным. Архетипический потенциал каждого комплекса проявится в зависимости от изначальной (генетической) заданности и условий или среды развития.
Стивен Джонсон, так сильно повлиявший на мою модель базовых комплексов, уделяет развитию в раннем детстве основную роль. Так, шизоидный характер он формулирует как "ребенок, которого ненавидели", а оральный характер рассматривает как последствия брошенности и слишком раннего прерывания симбиоза матери и ребенка. Но дальше он сам много раз оговаривается о субъективности этого переживания ненависти со стороны родителя у шизоида. Первоначальная гиперчувствительность может приводить к невыносимости нормального для другого ребенка контакта и включать очень рано такие радикальные защитные механизмы, как уход в себя и расщепление.
Так вот, в описываемых мной случаях есть ощущение, что эти механизмы включились значимо позже и были ответом, прежде всего, на травму брошенности. Тогда в ядре подобного характера мы все же имеем брошенность или оральность. А отшельник сформировался как защита от более поздней травматизации. То есть уход в себя стал главной защитой от травматического опыта, благодаря уходу в фантазии и формированию богатого внутреннего мира.
Думаю, Джонсон, как все мы, когда пытаемся создать четкую схему, оказался в ловушке ненужного упрощения. Возможно, ребенок, которого ненавидели, - это как раз брошенный ребенок. Очень сложно отделить комплекс жертвы и моральный мазохизм от опыта брошенности. Думаю, верное разграничение шизоидности и оральности (или, в моих терминах, отшельника и брошенного) - по базовому чувству. В первом случае это страх, во втором - вина.
Чистый отшельник уходит во внутренний мир, потому что воспринимает внешний мир как первично опасный и непригодный для жизни. Отчасти это связано и с выраженной гиперчувствительностью, превращающей любой контакт в разрушающий и опасный.
Брошенный первоначально любит родителя, формирует довольно устойчивую, по сравнению с отшельником, связь с ним внутри себя. Но когда возникает травма брошенности (в результате болезни, обстоятельств, качеств родительского окружения), то сформированная близость заставляет агрессию к родителю развернуть против себя, создавая вину. Кроме того, такой поворот вины против себя сохраняет первичное всемогущество: меня бросили, потому что я плохой. Уже эта вина формирует решение заблокировать потребности, чтобы эти потребности не были слишком, не убили и без того хрупкий объект. Блокировка этих потребностей естественно сопровождается и уходом в себя, создавая картину ложного отшельника или ложной шизоидности.