11 янв. 2017
957
Когда я была маленькой, подружилась я как-то со смертью, неожидано это вышло, всякое в жизни бывает.
Родным дружба эта не слишком-то и нравилась, оно и понятно.
Как ругаться после такого, взрослые не слишком-то и понимали.
А мне со смертью было весело. Я и сама-то не из тихих да медленных была, а уж с ней и подавно. А как бы вы поступили, если за плечом все время шепоток: ты можешь не успеть сделать это, попробовать то...
Ты можешь не узнать, каково это: качаться на качели сильно сильно... Есть неспелые сливы, а откусить спелую, налитую соком, прямо на ветке, да не прикасаясь руками... А нырнуть глубоко-глубоко, где луч солнца из бледно-желтого постепенно становится зеленоватым, и ты выпускаешь в него пузырики воздуха, медленно, еще медленнее, и всплываешь на поверхность только тогда, когда воздуха совсем нет, и в глазах плавают радужные круги. А пробежаться так, чтобы волосы не могли коснуться спины. А съехать с горки, так чтобы ветер не свистел а завывал в ушах?!
Мне было с ней жутко и весело одновременно. Парапеты, крыши, деревья – они манили меня риском и остротой жизни.
Родители ворчали, пугались, говорили, что я безрассудна.
А для меня жизнь была феерией эмоций, красок, ощущений.
Смерть очень плохо относилась к слову «потом». Она все время твердила, что потом — это значит никогда.
Мама от наших выходок часто плакала, это-то, наверно, и перевесило. Я решила отказаться от этой дружбы, ведь мама одна, и расстраивать ее – ой как плохо.
Шло время, смерть, как хороший друг, которого несправедливо забыли, была где-то рядом, но не со мной.
Жизнь стала пастельных тонов, в ней появилось «завтра», «потом», и «не сейчас».
Я перестала говорить близким самые важные слова: ведь я же успею, может быть завтра, или даже послезавтра, ну, в общем, когда-нибудь... Потом. Из жизни ушло безрассудство, я стала осторожной. Девиз «Семь раз отмерь, один раз отрежь» стал основным.
И вдруг я поняла, что я в общем-то отказалась тогда не от смерти, а от жизни своей – яркой, опасной, трепетной. В моей жизни не было советчика лучше, честнее, справедливее и надежнее, чем смерть.
Прости меня, Смерть, за то, что предала и бросила. Я знаю, как и всякий по-настоящему хороший друг, ты простишь и вернешься... Только вот смогу ли я быть достойной тебя, как тогда, в детстве, или предам и струшу, только теперь уже сама?
Родным дружба эта не слишком-то и нравилась, оно и понятно.
Ребенок со смертью все время шепчется, игры какие-то странные придумывает. Да и взрослым постоянно о смерти напоминает. Расшумится бывало мама, а ей в ответ: а стоит ли оно того? Что если ты сейчас уйдешь и больше никого из нас не увидишь? Хорошо ли?
Как ругаться после такого, взрослые не слишком-то и понимали.
А мне со смертью было весело. Я и сама-то не из тихих да медленных была, а уж с ней и подавно. А как бы вы поступили, если за плечом все время шепоток: ты можешь не успеть сделать это, попробовать то...
Ты можешь не узнать, каково это: качаться на качели сильно сильно... Есть неспелые сливы, а откусить спелую, налитую соком, прямо на ветке, да не прикасаясь руками... А нырнуть глубоко-глубоко, где луч солнца из бледно-желтого постепенно становится зеленоватым, и ты выпускаешь в него пузырики воздуха, медленно, еще медленнее, и всплываешь на поверхность только тогда, когда воздуха совсем нет, и в глазах плавают радужные круги. А пробежаться так, чтобы волосы не могли коснуться спины. А съехать с горки, так чтобы ветер не свистел а завывал в ушах?!
Мне было с ней жутко и весело одновременно. Парапеты, крыши, деревья – они манили меня риском и остротой жизни.
Родители ворчали, пугались, говорили, что я безрассудна.
А для меня жизнь была феерией эмоций, красок, ощущений.
Смерть очень плохо относилась к слову «потом». Она все время твердила, что потом — это значит никогда.
Мама от наших выходок часто плакала, это-то, наверно, и перевесило. Я решила отказаться от этой дружбы, ведь мама одна, и расстраивать ее – ой как плохо.
Шло время, смерть, как хороший друг, которого несправедливо забыли, была где-то рядом, но не со мной.
Жизнь стала пастельных тонов, в ней появилось «завтра», «потом», и «не сейчас».
Я перестала говорить близким самые важные слова: ведь я же успею, может быть завтра, или даже послезавтра, ну, в общем, когда-нибудь... Потом. Из жизни ушло безрассудство, я стала осторожной. Девиз «Семь раз отмерь, один раз отрежь» стал основным.
И вдруг я поняла, что я в общем-то отказалась тогда не от смерти, а от жизни своей – яркой, опасной, трепетной. В моей жизни не было советчика лучше, честнее, справедливее и надежнее, чем смерть.
Прости меня, Смерть, за то, что предала и бросила. Я знаю, как и всякий по-настоящему хороший друг, ты простишь и вернешься... Только вот смогу ли я быть достойной тебя, как тогда, в детстве, или предам и струшу, только теперь уже сама?