Когда-то давно, и не так давно, семья считалась священным учреждением. Брак скреплял связью на всю жизнь мужчину и женщину, целью которого было рождение и воспитание своих детей. Однако, в последние десятилетия семья приняла на себя тяжёлые удары: быстрые социально-экономические изменения, сопровождаемые промышленной и постиндустриальной революциями, привели к распаду традиционной «расширенной» семьи с ее встроенными эмоциональными и социальными системами поддержки, в то время как архитектурные причуды и фантазии градостроителей превратили наши внутренние города в психиатрические зоны бедствия, подрывая тем самым сети родства, которые раньше скрепляли людей в пределах характерных территориальных границ.
Все это совпало с повсеместным распространением нарциссической веры, что каждый человек имеет право на самореализацию личности, которая превышает клятвы брака, и которая оправдывает расторжение браков, в которых самореализация больше не может быть в достаточной мере достигнута. Помимо этого семья также подверглась идеологическому нападению, оказавшись привлеченной к ответственности за систематическую эксплуатацию женщин и детей и клейменной как причина практически всех психиатрических недугов, наследуемых человеком.
Заинтересованные такой полемикой найдут много поводов для критики в письмах Germaine Greer, David Cooper, Ronald Laing, Betty Frieden and Jane Howard. С благодарностью признавая законность многих их идей, я коротко остановлюсь на радикальном отказе от семьи как учреждении. Утверждать, что с семьями нужно покончить, потому что они вызывают невроз, мне кажется столь же логичным, как выступать в защиту отмены (строительства) зданий, потому что люди в них гибнут, или как поддерживать запрет на грудь, потому что женщины заболевают раком груди. Действительно, взросление в особой семье может сделать Вас невротиками, но вероятность стать невротиком гораздо больше, если Вы растете без семьи вообще
Однако, несмотря на этот враждебный шквал семья все еще с нами, хоть и в своей усеченной «ядерной» форме родителей и зависимых от них детей. Она поистине демонстрирует удивительную стойкость. Она даже пережила систематические попытки своего демонтирования. В советской России, например, вскоре после Революции 1917 года, было решено освободить семью от всех юридических ограничений: регистрация браков стала больше не обязательна, использование противозачаточных средств поддерживалось, а легальный аборт был доступен по требованию. Развод носил простой характер, получила распространение свободная любовь, и не допускались никакие правила или инструкции относительно того, как пары должны вести себя друг с другом или по отношению к своим детям. И все же, как отметил Maurice Hindus в своей книге Mother Russia (1943), семья осталась. Ее корни никогда не тревожились и им ничто никогда не грозило быть выдернутыми. Несмотря на легкий развод, право на свободу и частые аборты, подавляющая масса российского общества, а в деревнях почти все, влюблялись, женились, и даже если не расписывались в бюро регистрации, они оставались в браке. Они растили детей. Они обстраивали дом наилучшим образом. Лишенные семейных принуждений, которые влияли на их предков, они избрали для себя свое собственное соглашение для продолжения наследственной привычки и традиции семейной жизни.
Более согласованные усилия по реструктуризации семьи были предприняты в коммунах Израиля. Здесь намерение заключалось в том, чтобы положить конец разделению труда по половым линиям, чтобы, тем самым, установить полное равноправие между полами, свергнуть власть, традиционно возлагаемую на отца, и освободить женщину от ее обязанностей в качестве домохозяйки и матери, перепоручив сообществу уборку, приготовление пищи и воспитание детей. В течение первых нескольких лет затея, казалось, себя оправдывала: женщины водили тракторы и обслуживали их, в то время как мужчины, так желавшие того, занимались приготовлением пищи и уборкой. Было очевидно, что большинство женщин было менее эффективным при решении трудных задач, чем большинство мужчин (например, уборка урожая и вождение тяжелого транспорта), но для них можно было найти достаточно наружных работ - по крайней мере, пока они не забеременели. Тогда то идеологически заданная структура и начала ломаться. Беременные женщины, как оказалось, не могли долгое время работать, даже в огороде. Кроме того, как только рождался ребенок, он нуждался в грудном кормлении, и матери, следовательно, должны были оставаться в пределах слышимости от детских яслей. Таким образом, материнство привело к устойчивому перемещению женщин от производительных отраслей экономики к отраслям обслуживания, их исходным занятиям, возложенным на мужчин, и в течении жизни поколения традиционное разделение труда заново себя утвердило. Хотя матери продолжали распределять свои обязанности по воспитанию детей с медсестрами коммуны, редко возникали какие-либо сомнения относительно глубины их родительских чувств или относительно исходной привязанности детей к своим матерям. Для мужчин и женщин часы после рабочего дня стали семейными часами, временем, проводимым в их собственном доме с детьми. Постепенно, и вполне спонтанно, традиционная семейная структура была восстановлена.
В странах Запада, особенно в Соединенных Штатах, коммуны посвящены групповому сексу и запрету на возникающие время от времени пары, но эти коммуны редко живут более нескольких лет. «Независимо от того, кто сколько коммун изобретает, - прокомментировала однажды Маргарет Мид, - семья всегда подкрадывается сзади. »
То, что семья оказалась настолько прочной, пережив такое, наверное, не удивительно, если учесть, что она, вероятно, существовала с момента возникновения нашего вида. Антропология показывает, что формирование семьи является универсальной особенностью человечества. Различные культуры поддерживают различные виды семьи, это верно, но общество в целом поддерживает семейные узы того или другого вида, где хотя бы один мужчина и одна женщина заботятся о детях – будь то их родной ребенок или нет. Потому семья представляется выражением архетипичного функционирования; ее универсальность и стойкость указывают на то, что семья создается как видоспецифическая особенность, и лишь во вторую очередь попадает под влияние культурных или экологических факторов уже как коренная форма.
Если мы посмотрим на культуры, отличные от нашей, то увидим, что полигамия (многоженство) окажется естественным состоянием для человечества, в том смысле, что мужчины, которым дан шанс взять более одной жены, будут весьма склонны сделать это. Из этих 1,154 сообществ, по которым у антропологов собраны данные, не менее чем 980 (и это включая практически все известные охотнику-собирателю (hunter-gatherer) сообщества) было дозволено иметь двух или более жен. В связи с этим возникает вопрос, а моногамна ли, как говорится в старой пословице, женщина по своей природе, в то время как мужчина полигамен – к этой весьма щекотливой проблеме мы вернемся позже.
Как развились семьи и почему они стали такой поразительной особенностью человеческой этологии? Как мы увидим, группирование в семью имеет место быть и у других приматов, но ни у какого другого животного семейная жизнь так высоко не структурирована и не институциализирована как у человека.
Наши неразумные предки, как полагают, были хищниками, которые развили способность ловко бегать на двух ногах и использовать руки (свободные от забот передвижения) для метания оружия в свою добычу. Создание инструментов и оружия, совместная охота и использование речи – постепенно, всё это развилось в борьбу за существование, вместе со значительно увеличившимся мозгом, который сделал такие вещи возможными. С эволюционной точки зрения, появление ранних гоминидов произвело огромный скачек вперед, но оно привнесло в природу механические и социальные проблемы, которые должны были быть решены, если этот подающий надежды хищный двуногий должен был выжить и продвинуться в своем развитии на пути к человеку: быстрое передвижение в вертикальном положении подразумевает развитие крепкого, узкого таза, в то время как значительно увеличенный размер мозга предполагает намного больший размер черепа - достаточно легкое преобразование для организации естественного отбора, но это означало, что роды стали бы опасными и для матери и для ребенка, особенно если мать обладала более узким в сравнении с нормой тазом или если голова ребенка была более крупной. Чтобы этап родовспомогательной истории человечества не превратился в кровавое сражение между непреодолимыми силами и полностью неподвижными объектами, своего рода компромисс должен был быть достигнут.
Компромисс, предложенный самой природой, был изящно прост: беременные женщины созревали для родов в течение девяти месяцев, и к моменту самих родов голова ребенка была еще достаточно мала, чтобы пройти через тазовое отверстие. Однако, такое разумное решение привело к логистическим (logistical) трудностям, поскольку это означало, что, по сравнению с потомками других млекопитающих, человеческие дети рождались в состоянии значительной недоношенности. Кто должен был кормить и заботиться об этом беспомощном, но многообещающем существе?
Ответ – конечно же мать, как это всегда было в царстве млекопитающих. Но преждевременные роды человеческого младенца, долгие годы поддержки и заботы, необходимые для подготовки ребенка ко взрослой жизни, являются для человеческой матери гораздо более тяжелой ношей, чем для любой из ее сестер млекопитающих. Перенести все это в одиночку и без поддержки, в среде эволюционной адаптации, было бы фатальным, особенно для женщины, которая, в отсутствие контрацепции, рожает нового ребенка каждые два - четыре года. Для благосостояния ее потомства и выживания вида необходимо, чтобы при ней был защитник и помощник. С этой точки зрения семья видится очевидным решением.
Очевидно, что некоторая форма защитного союза необходима для заботы о потомстве у таких представителей животного мира, как человек, мартышка и обезьяна, где рост и развитие потомства проходит в медленном темпе и навыки зрелости должны в большей или меньшей степени быть изученными. Это, вероятно, потому, что формирование устойчивых гетеросексуальных связей распространено у приматов, но относительно редко встречается у млекопитающих в целом, где потомство рождается довольно зрелым и достигает самостоятельности сравнительно быстро (хотя даже здесь может наблюдаться некоторая семейная структура, например среди волков, лис и диких собак).
Среди приматов сексуальные связи варьируются от строгой моногамии (единобрачия) у некоторых видов обезьян Нового Света (titi-обезьяна является образцом супружеской верности и родительской ответственности), через полигамию бабуинов-гамадрилов, где один самец ревностно охраняет гарем до девяти самок с их потомством, и до относительной распущенности шимпанзе (у которых, тем не менее, родственные связи сильны: например, Джейн Гудол (Jane Goodall) описала случай двухлетнего самца шимпанзе, который после смерти матери был быстро принят своей сестрой и после защищен своим братом).
Однако, несмотря на эту обширную вариацию, у всех популяций приматов есть одна общая особенность: между матерью и ребенком образуется неизменно сильная связь; единственное, что меняется, это степень вовлечения самца в эти отношения. Но то, что он действительно вовлекает себя наряду с самками в формирование относительно постоянных связей для ухода и защиты детенышей, не ставится под сомнение, и эта особенность чаще всего встречается у приматов, чем у любого другого подкласса млекопитающих.
Таким образом, казалось бы, что императив (побуждение) для формирования семьи коренится в нашей приматной природе. То, что наши представления о родных и близких являются более сложными, чем представления у обезьян, является отчасти результатом нашей высшей мозговой деятельности и отчасти из-за того факта, что люди, живущие в популяциях, которым был привит образец семейной жизни, обладают селективным преимуществом перед теми, которым такой образец не был дан. Они, как правило, выживают, в то время как другие терпят неудачу.
СОХРАНЕНИЕ ГЕНОВ В СЕМЬЕ
Наше понимание генетических процессов, ответственных за поддержание семейного архетипа и предпочтительного поведения, которое мы распространяем на семью, было значительно продвинуто неодарвинистами, которые пересмотрели человеческую жизнь конкретно с точки зрения гена. Важнейшей и, бесспорно, «эгоистичной» целью генов является вовлечение самих себя в следующее поколение - и в последующее, и в следующее за ними... Наши гены не рассматривают нас как личностей. Мы для них всего лишь носители. Единственной их заботой является достижение своей цели - самоувековечивания.
Как добиваются они столь глубоко корыстной цели? Они влияют на наше поведение. И делают это через бессознательное. Они настраивают программы, работающие в сфере бессознательного, тем самым побуждая нас вступать в связь с подходящими партнерами, рожать детей и прилагать все усилия для обеспечения заботы о них, чтобы гарантировать им достаточно долгое существование для соединения и производства их собственных детей. В этом смысле мы - их инструменты; но, следуя их диктату, мы способствуем нашей собственной «совокупной пригодности» (inclusive fitness) - то есть мы выдаём столько копий наших генов следующему поколению, сколько только можем. Эта услуга, которую мы оказываем своим генам, необходима, потому что сами по себе гены не могут создавать детей или взращивать их до зрелости, это могут только люди. И лучший способ, которым мы можем сделать это, - это проживание в семьях и принятие тех обязательств, которые требует семья.
Важно помнить, что гены не являются жёсткими детерминантами социального поведения, но конвейерами потенциала к тому, чтобы вести себя характерными для вида способами, которые, в соответствующих контекстах, получают хорошую возможность продвижения нашей совокупной пригодности. В этом смысле жизнь - лотерея. Всевышний может и не играть в кости, как утверждал Эйнштейн, но, если поведение человека является чем-то, чем можно руководствоваться, то Бог здесь - одаренный статистик. В процессе проживания вашего жизненного цикла в соответствии с генетически предписанным архетипичным образцом есть вероятность того, что вы передадите копии своих генов не только своим собственным детям и внукам, но также и другим носителям родства - т. е., племянникам, племянницам и кузенам, все из которых разделяют копии ваших генов (хотя и в меньших пропорциях). Это дало начало множеству ответных правил, стратегий и тактик (которые Юнг расценил бы как архетипичные) для исполнения социального поведения, которое способствует вероятности генного выживания. Мы рассмотрим их в более поздних главах. Многие из них касаются воспитания детей в семейном контексте - например, ухаживание, сексуальная связь и брак, забота и защита детей, совместное использование и хранение продуктов питания, поиск приюта, сотрудничество, взаимный альтруизм, уборка, мытьё и так далее. Эти архетипичные модели поведения характерны для каждой культуры, известной антропологии, и представляют богатые свидетельства в поддержку архетипичной теории Юнга. Окружающая среда, в которой мы эволюционировали, свидетельствует о том, что люди жили в небольших группах, из чего следует, что между всеми членами группы существовали некоторые генетические отношения, и что эти архетипичные методики были обычно направлены на семью или соучастно с семьей.
В частности, человеческий разум-мозг содержит большое количество архетипичных методик, которые развились с целью достижения определенных адаптивных задач, некоторые из которых отличаются, хотя и взаимодополняются, в мужчинах и в женщинах. Одна из них касается видоизменения функций, что всегда существовало в рамках нашего вида между партнерами женского и мужского пола в семейной связи. Это «разделение труда» освободило женщин, направив их энергию на рождение и воспитания детей, в то время как мужское население занималось политикой, вело войну, охотилось и приносило домой белок, чтобы накормить и защитить своих женщин и детей, за которых они взяли на себя ответственность.
Так как семейные связи заключают в себе вопрос жизни и смерти для всего человечества, не удивительно, что в ходе развития человека выявилось несколько факторов, чья функция заключается в поддержании зрелых гетеросексуальных отношений с момента их формирования. Они отчасти являются биологическими и частично культурными:
- Генетическое приобретение тенденции для формирования прочных гетеросексуальных связей - моногамных, полигамных или polyandrous – может быть понято с точки зрения юнговских архетипов Анимы и Анимуса: мужчины и женщины рождаются с врожденным предчувствием природы друг друга, с априорным потенциалом для взаимопонимания и родства - для «симбиоза».
- «гиперсексуальность» - потенция мужчин и круглогодичная восприимчивость женщин, независимая от oestrus - позволяет мужьям и женам постоянно удовлетворять друг друга.
- Развитие брачных законов, которые служат:
- Скреплению партнеров, несмотря на трения и недоразумения повседневной жизни
- Снижению сексуальной ревности и конкуренции между мужчинами, таким образом, позволяя им приступить к совместным делам (охота, защита и война), без нужды тратить слишком много времени, следя за своими женщинами. Брак способствует сплочённости общества и его конкурентоспособной эффективности, и не трудно понять причины развития столь бесценного учреждения.
Поэтому весьма вероятно, что на протяжении существования нашего вида и повсюду на планете, где бы население не обрело своей обители, дети воспитываются в семьях. И если, как полагал Юнг, человеческий младенец рождается с душой, уже структурированной и запрограммированной для столкновения с типичными обстоятельствами своего Умвельта, то разумно предположить, что эта врожденная структура будет ожидать в какой-то мере присутствия и поведения родителей обоих полов. Из чего следует, что дети, в которых это ожидание не оправдалось, будут находиться в опасности.
СЕМЬЯ (ОБНОВЛЕНИЕ)
За 20 лет, что прошли с момента написания первой части этой главы, произошло два интересных события. Во-первых, как в Европе, так и в Соединенных Штатах накопился огромный объем социологических исследований, которые установили, вне всякого сомнения, что брак лучше какой-либо другой семейной структуры как для здоровья, так и для благосостояния родителей, детей и общества. Во-вторых, органы власти упрямо, как это ни парадоксально, упорствовали в осуществлении политики, направленной на ликвидацию всех привилегий, связанных с браком как учреждением. Так, например, в Соединенных Штатах и в Соединенном Королевстве в браке люди платят больший налог на общий доход, нежели одинокие люди. В него же входит и налог на брак, который действует как экономическое средство устрашения для желающих заключить брак. Однако тот факт, что семья, основанная на традиционном браке, является архетипом, который сохранится несмотря ни на что, и то, что попытки его разрушения поставят под угрозу детей, получили куда большую поддержку со стороны социологии, чем от какой-либо другой гипотезы.
Удивительно, что либеральное мнение и левоцентристские партии, обычно настолько чувствительные к результатам серьезного социологического исследования, предпочли игнорировать их в этом отношении, утверждая, что брак – это всего лишь один из возможных «выборов образа жизни», ни чем не лучший сожительства вне брака или жизни родителя-одиночки. В этом отчасти повинно влияние радикального феминизма, из-за той энергичности, с которой этот феминизм заклеймил брак «патриархальным», как лицензию для домашнего насилия, и как непринятие женщины в качестве рабочей силы. Как мы увидим, в этих утверждениях есть немного правды. Как писали социологи Пол Ормерод (Paul Ormerod) и Боб Роуторн (Bob Rowthorn) (2001): Возросшая власть и положение женщин за прошедшие 50 лет, безусловно, повлияли на соответствующие роли мужчин и женщин в рамках брака, но это не сделало ничего такого, что бы подорвало случай для учреждения (стр. 34).
В XVI веке французский эссеист Мишель де Монтень (Michel de Montaigne) (1533 – 92) заявил, что «Брак подобен клетке; одни безнадёжно заглядывают внутрь не смея войти, а другие безнадёжно выглядывают наружу не смея выйти». В наше время требуется гораздо меньше безысходности чтобы войти, и совсем немного – чтобы выйти - это слишком легко! Философия самоудовлетворения, столь распространенная в 1960-х, которая разрушила понятия долга и пожизненных обязательств, подстрекалась правительственным законодательством. Количество разводов резко возросло после принятия Парламентской реформы о Разводе в 1969 году, которая ввела «невосполнимое расстройство» (irretrievable breakdown) как основание для развода. Количество снова возросло в 1980-х, когда, согласно новому закону, минимальный срок перед разводом сократился с трёх лет до одного года. Мало того, что количество разводов растёт, так ещё и количество браков снижается. В Великобритании в период между 1988 и 1998 годах процент заключения браков упал до 25, и было подсчитано, что к 2025 году количество разводов превысит количество браков.
В настоящее время 40 процентов браков в Великобритании заканчиваются разводами. В Америке число приближается к 50 процентам. За последние десять лет число разводов действительно понизилось. На первый взгляд, это хорошая новость. Но в действительности такое снижение происходит из-за меньшего числа людей, вступающих в брак. Более того, в этот расчёт не входят скрытые несчастья – как для родителей, так и для детей - сожительствующих пар, которые, будучи вне брака, скорее всего расстанутся. А поскольку они никогда не состояли в браке, то и в статистике разводов они не отобразятся.
Означает ли это, что архетип семьи теряет свою значимость и может, в конечном счёте, бесследно утонуть в коллективном бессознательном? Очевидно, нет. По словам Джона Эрмиша (John Ermisch) и Марко Франческони (Marco Francesconi), около 90 процентов всех молодых женщин в Великобритании, в конечном счёте, выйдут замуж. Из тех, кто изначально сожительствовал, 60 процентов заключат брак со своим первым партнером, а оставшиеся 25 процентов в итоге женятся на ком-то еще. Другими словами, сожительство часто служит «испытательным пробегом» брака. Тем не менее, распространение вида сожительства как альтернативы браку, наряду с увеличением количества разводов, привели к ещё большему расколу отношений, к большему количеству родителей-одиночек и к еще большему числу сводных семей (stepfamilies), чем когда-либо прежде в истории Запада.
STEPFAMILIES (СВОДНЫЕ СЕМЬИ)
Согласно отчёту Института Исследований о Семейной Политике, к 2010 году брак, развод и повторный брак будут нормальной картиной семейной жизни в Великобритании. Поскольку, по крайней мере, в одном из повторных браков у партнеров вероятно уже имеются дети, то это означает, что stepfamilies, в конечном счёте, превзойдут по численности нуклеарные семьи. Учитывая текущую 40-процентную тенденцию к разводу и повторному браку, сейчас насчитывается 18 миллионов детей и взрослых, живущих в stepfamilies.
Глубокое значение биологических императивов в психологии становится очевидным, когда взрослые, действуя вместо родителей (in loco parentis), стремятся поставить себя в роли родителей и реализовать в ребёнке архетип родителя. Если бы гены и биология не играли никакой роли в этом процессе, то любой желающий смог бы оптимально функционировать в архетипичной родительской роли. Но, как мы увидим, они испытывают большие затруднения в этом процессе. Генетическая арифметика предсказала бы, что нанятые воспитатели, биологически не связанные со своими подопечными, выступят лишь в роли адекватной замены матери, в то время как генетически связанная семья - бабушки, тети, старшие сестры - были бы намного лучше. Сама мать была бы лучшей из всех. Аналогично, можно было бы предсказать, что биологические отцы будут вкладывать деньги более искренне в своих собственных детей, чем отчимы. Существует множество доказательств в пользу этих предсказаний. Например, канадские учёные Мартин Дэли (Martin Daly) и Марго Уилсон (Margo Wilson) из университета McMaster, Онтарио, вычислили, что риск для ребёнка быть убитым отчимом в 50 - 100 раз выше, чем биологическим родителем. В американском опросе приёмных родителей только половина отчимов и четверть из мачех утверждали, что испытывают «родительские чувства» к своим приёмным детям, и ещё меньше заявляли, что любят их. Другое исследование, опубликованное в Экономическом Журнале (30. 10. 2000), показало, что мачехи или женщины, которые сожительствовали с мужчинами, тратят каждую неделю в среднем на 5 процентов меньше на еду для детей своих партнёров, и шанс того, что они купят им здоровые продукты, такие как фрукты, молоко и овощи, гораздо меньше.
На основе анализа Детского Департамента Cohort в 1958 года, Кэтлин Кирнэн (Kathleen Kiernan) (1999), директор Центра Исследований Семейной политики сообщила, что пасынки с большей вероятностью покидают школу с низкой квалификацией и худшими перспективами карьерного роста, рано покидают родительский дом и раньше вступают в сексуальные отношения, а девочки подвержены двойному риску подростковой беременности. Эти результаты могут интерпретироваться как представление преждевременной попытки со стороны недовольных пасынков создать своё собственное семейное окружение; но, к сожалению, они также более склоны пострадать от сломанных отношений и разводов, чем дети, биологические родители которых остались вместе. Эти факты становятся еще более тревожными, если взять во внимание, что 60 процентов повторных браков распадаются.
Испытывая нехватку биологической точки зрения на эти факты, социологи попытались приписать трудности, испытанные приемными родителями и пасынками, к негативным стереотипам «безнравственности», включенным в истории типа Золушки. Это обвинение огня в дыме: проблема стара как вид. Женщины с малолетними детьми были оставлены на протяжении всей истории своими мужчинами, либо посредством выбора, либо посредством смерти, и были вынуждены искать новые супружеские отношения, чтобы выжить. Чтобы сделать это, они зачастую подвергали своих детей опасности. Таким образом, осиротевший Дэвид Копперфилд оказывается в плену у господина Murdstone’а. Среди Tikopia и Yanomamo его судьба была бы хуже, поскольку среди этих людей новый муж потребует смерть предыдущих детей своей новой жены. И это встречается не только в Западной литературе и народных сказках, что у приемных родителей есть сомнительная репутация, как демонстрирует Motif-Index of Folk Literature Стита Томпсона. Он разделил свои многочисленные рассказы об отчимах на две категории: «жестокие отчимы» и «похотливые отчимы». Как все мы знаем, злые мачехи не менее вездесущи в литературе.
Факт в том, что люди, которые становятся приемными родителями, не более «безнравственны», чем кто-либо еще. Они просто оказались в трудном положении. Биологические родители по природе своей готовы пойти на жертвы и вложить средства в своё собственное потомство, а не в чье-либо еще, в то время как дети склоны требовать такие жертвы и инвестиции от тех, кто несёт за них ответственность. Это может сделать их невыносимыми для любого приёмного родителя, не состоящего в биологическом родстве. Благосклонные приемные родители могут приложить все усилия, чтобы накормить, одеть, позаботиться о приёмных детях, только чтобы получить маленькое спасибо за свои труды. Пожалуй, это не удивительно, что 60 процентов повторных браков в Соединенном Королевстве распадаются, и что Горячая линия по делам Stepfamily принимает по 6,000 звонков в год.
АРХЕТИПИЧНАЯ ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТЬ
Эти примеры демонстрируют тяжёлые последствия, которые могут возникнуть, если архетипичные ожидания не оправдываются. Тем не менее, жизненный аспект нашего архетипичного дара заключается в том, что мы в психологическом отношении находчивы, динамичны и адаптивны. Если брак, развод, повторный брак и stepfamilies станут нормой, как наши человеческие, архетипичные возможности справятся с этой ситуацией? Поскольку они функционируют как адаптивные методики, как они позволят настоящим и будущим поколениям приспособиться к этим беспрецедентным семейным обстоятельствам? Поскольку человеческие циклы имеют тенденцию саморазмножаться, сегодняшние пасынки станут завтрашними приемными родителями и должны будут мобилизовать свои предрасположенности к заботе с большой доброжелательностью, чтобы stepfamilies будущего не оказались «естественно отравленной» окружающей средой, о чём однажды подумал доктор Спок.
Преимущество использования эволюционно-архетипичной перспективы состоит в том, что она может ясно нам показать, чему мы противостоим. Если мы должны эффективно приспособиться к современным социальным фактам, нам необходимо принять во внимание наши основные архетипичные потребности. Таким образом, приёмным родителям необходимо знать о своих врождённых склонностях оказывать предпочтение своим собственным детям перед приёмными. Они должны подойти к этому, как многие из них делают, с добротой, преданностью и великодушием. Хорошие приёмные родители могут дать своим приёмным детям безопасность и стабильность и значительно увеличить их перспективы во взрослой жизни. С помощью тактичности и воображения они могут иногда поддерживать гармонию между своими различными детьми, как кровными так и не кровными, путём активирования в какой-то мере древнего архетипа расширенной семьи. Бабушки и дедушки могут в значительной степени поспособствовать этому, и даже если они живут далеко, они могут поддерживать тесный контакт по телефону, через электронные письма и факсы. У приёмных родителей есть выбор не соответствовать статистике Дэли и Уилсона, если они прибегнут к методу доброй воли.
Брак, однако, остается важнейшим учреждением, каким он всегда и являлся. Его главное оправдание состоит в том, что он до определённой степени препятствует быстрому и лёгкому распаду семьи. Недавние исследования показали, что люди, состоящие в браке, в среднем, по сравнению с одинокими или сожительствующими людьми, более здоровы, уровень смертности среди них снижен, они меньше страдают от психических расстройств, таких как беспокойство, фобии и депрессия, менее подвержены алкогольной и наркозависимости, менее склоны к физическому насилию, с меньшей вероятностью становятся нетрудоспособными к старости, редко оказываются в домах престарелых, и менее склоны к самоубийству. Супружеские пары наслаждаются, в среднем, более стабильным и длительным союзом, чем сожительствующие пары, и менее склонны к жестокому обращению со своими детьми, как в плане физическом, так и сексуальном. У них гораздо больше шансов для развития цепочки взаимного соглашения между поколениями и членами их семей, и в сфере социального, интеллектуального и эмоционального развития их дети будут выше. Также выяснилось, что дети родителей, которые остаются вместе, живут лучше тех, чьи родители в разводе или вовсе вне брака или вступают в повторный брак.
До 1960-х годов считалось, что родители должны держаться вместе ради блага своих детей, даже если их брак несчастливый. Эта вера уступила место мнению, которое поддержали многие социологи и психотерапевты, что детям лучше, когда несчастные родители всё же расходятся. Накопленные на сегодняшний день доказательства, однако, указывают, что правильным было прежнее мнение. Решающим фактором служит количество конфликтов между родителями. Изучив историю жизни 471 семьи за 12-летний период, два из ведущих экспертов Америки, Пол Амато (Paul Amato) и Алан Бут (Alan Booth), пришли к заключению, что дети «низко конфликтных» семей жили лучше, если их родители оставались вместе: «Наше исследование предполагает, что худшая ситуация для детей - это высокий семейный конфликт, который не заканчивает с разводом, и низкий семейный конфликт, который с разводом прекращается... » Они твердо придерживаются мнения, что «в браках без серьезного конфликта и насилия будущим поколениям будет лучше, если родители остаются вместе, пока дети растут».
Катастрофические последствия для семей, спровоцированные легким разводом, были исправлены до незначительной степени изменениями в законе, которые позволяют разведенным женщинам претендовать на половину имущества своих уже бывших мужей. Это сделало развод достаточно дорогостоящим, намного дороже чем раньше, для мужей, и это может некоторым образом объяснить недавнее снижение процента разводов. Однако это также увеличило нежелание со стороны мужчин вступать в брак.
В прошлом мужчины могли избежать некоторых финансовых штрафов при разводе, отклоняя брак в пользу совместного проживания. Раньше незамужняя женщина имела меньшее право требовать часть имущества партнёра, нежели замужняя. Но это, также, меняется в связи с планами Законной Комиссии в Великобритании по распространению юридических обязательств брака на сожителей. Если это план реализуется, то это будет означать, что у совместного проживания будут те же самые долгосрочные финансовые последствия, что и у брака. Это также означает, что старые религиозно санкционированные узы Священного Брака заменятся светской альтернативой - агностической формой брака втихомолку.
То, что было упущено в юнговских терминах - это архетипический образ брака как Священного Союза - hieros gamos - как средства для сплочения двух людей через разделение обязательств между друг другом с принятием священной уникальности другого (классические «отношения индивидуализации» «individuation relationship»). Светская ритуализированная альтернатива браку не несет ту же самую этическую связующую способность. Она не связана с публичным заявлением обязательств на священной земле. Совместное открытие дома и проведение праздника по поводу новоселья для семьи и друзей не производят ту же самую устойчивую сплочённость, как принятие торжественных клятв перед обществом, чтобы любить и заботиться друг о друге в болезни и здравии, пока смерть не разлучит. Психологическая связь усиливается общественной церемонией. И известно, что дети страдают в том партнёрстве, где имела место быть нехватка этих публичных обязательств. Данные, опубликованные Family Court Reporter, показали, что существует определенный риск жестокого обращения с детьми в сожительствующих семьях. Если оба настоящих родителя живут в гражданском браке, риск для ребенка в двадцать раз больше, чем если бы родители были женаты. Иными словами, несмотря на биологическое родство между взрослыми и ребёнком, риск жестокого обращения с детьми остаётся зависим от того, состоят родители в браке или нет (Sunday Times, 26. 11. 2000).
То, что брак все еще является лучшим защитником для детей, очевидно в статистике, собранной Национальным Обществом Предотвращения Жестокости по отношению к Детям. Отчёт на основании информации, собранной по 3,000 молодых взрослых, показал, что вопреки широко распространенным представлениям о распространённости насилия над детьми со стороны родителей, такое насилие происходит только в 4 процентах семей; и только 1 процент детей подвержен насилию со стороны биологического родителя. Остальные 3 процента приходятся на насилие со стороны других родственников, братьев или сводных братьев, представляющих довольно обширную категорию. Внутри семьи физическое насилие распространено намного чаще, чем его сексуальные формы. Около 25 процентов сообщили о насилии. Наиболее впечатляющим открытием является то, что и сексуальное и физическое насилие с большей вероятностью происходят в семьях разбитых или перестроенных, и что детям, как следствие, гораздо безопаснее в традиционной семье. Как обнаружили Дэли и Уилсон, дети дошкольного возраста, которые не жили с обоими биологическими родителями, подвергались сексуальному насилию с вероятностью в сорок раз больше, чем те, кто жил. Роберт Уэлан (Robert Whelan) (1994) из Family Education Trust высказал тот факт, что традиционная семья с двумя родителями находится в значительном меньшинстве по каждой категории жестокого обращения с детьми.
К сожалению, брачные распады стали главной причиной несчастий и психических заболеваний в нашем обществе, и в ближайшие годы это, вероятно, ухудшится, потому как будет увековечено в детях, которые сами являются результатом распадающихся браков. Навык формирования и сохранения эмоциональных связей закладывается в детском возрасте посредством взросления в стабильной и любящей семье, где родители заинтересованы в друг друге так же, как они заинтересованы в благополучии своих детей. Чем больше семей распадается, тем больше детей вырастает вне этого необходимого опыта, и тем менее они оказываются способны на создание собственных устойчивых супружеских отношений. Это представляет собой наиболее серьезное и, потенциально, наиболее катастрофическое отклонение нашего общества от столкновения с архетипичными потребностями растущих детей. Отсюда ясно, что любое общество, которое ставит благополучие своих детей на первое место, должно сделать все возможное, чтобы защитить и поддержать институт брака, а не способствовать его распаду на манер западных стран.
_
Из книги Энтони Стивенса
Перевод «Касталия»