10 янв. 2018
1140
О рациональных аморалистах, А. Завалий
ВВЕДЕНИЕ
«Быть безнравственным», равно как и «быть нравственным», - это состояние, предполагающее наличие промежуточных состояний. Поскольку некоторые черты личности ярко проявляются в крайних точка континуума, я обращу внимание человека, который являет собой самую высокую степень пренебрежения моральными правилами. Для того, чтобы дать ему подходящее название и следовать сложившейся традиции я обозначу его как аморалиста, а его основную позицию по отношению к морали как аморальность.
Оставив в стороне литературных героев и философские модели, мы могли бы сказать, что закоренелые преступники, социопаты, психопаты и люди с антисоциальным расстройством личности являют собой яркие примеры аморального поведения. С теоретической точки зрения мы можем определить аморалиста как полноправного взрослого субъекта, для которого моральные причины становятся основой для его мотивов или ограничений. Его поведение доказывает (даже если на словах он будет это отрицать), что он не признает законность и справедливость моральных принципов или их применимость к себе. Более того, аморалисту не хватает моральности не в том смысле, что его мораль отличается от морали общества, в котором он живет, а в смысле, что какими бы принципами он не руководствовался в своем поведении, они не заменяют ему систему моральных принципов.
Если рационалист прав и недостаток морали является результатом ошибки в мышлении (в некотором смысле), то мы можем быть уверены, что она лучше всего будет видна в случае крайней аморальности. Слова, заключенные в скобки в предыдущем предложении, станут центром нашего внимания на протяжении всех нижеследующих размышлений я рассмотрю несколько интерпретаций, которые возможно помогут внести смысл в иррациональность аморалистов и понять, что он не может быть единым для всех аморальных субъектов.
ВАРИАНТЫ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
«Рациональность» является одним из философских понятий, печально известных своей неоднозначностью и наличием разнообразных и даже взаимоисключающих определений. Для начала давайте отметим, что рациональность (равно как и иррациональность) приписывается как действиям, так и процессу или результату чисто теоретических рассуждений о фактах. Однако разумность действий зависит от практических размышлений, приводящих к действиям. Традиционно различие между практическим и теоретическим обоснованием подчеркивает разность целей. Теоретическое обоснование стремится к пониманию, а практическое – к осуществлению выбора между вариантами действий, т. е. его цель связана с принятием решения и выбора варианта дальнейшего поведения. Успешные теоретические рассуждения обычно увенчиваются приведением веских причин для веры в некоторое утверждение, эффективные практические размышления должны дать набор причин для выбора некоторого варианта действий. Зная разницу в целях, мы видим, что критерии оценки рациональности теоретической и практической так же должны отличаться. Мы рассмотрим критерии практических рассуждений и соответствующее поведение человека.
На первый взгляд примером выбора варианта поведения, противоречащего логике причинно-следственных отношений (т. Е. В некоторой степени иррационального), является случай, когда чьи-то добровольные действия противоречат достижению поставленной им же цели. Например, человек, который хочет выздороветь и знает, что некоторое конкретное лекарство поможет ему (у которого нет идеологических и религиозных мотивов сомневаться в современной медицине), но тем не менее он отказывается его принимать. Его поведение можно описать как иррациональное, и мы можем далее анализировать его возможный мотив. Давайте назовем данный вариант поведения самопораженческой иррациональностью.
Однако вопрос с иррациональностью не так уж и прост, если мы усложним пример. Возьмем человека, который хочет выздороветь и у него есть нужное лекарство, но он не знает о его эффективности и действии. В результате он отказывается его принимать. С точки зрения наблюдателя его отказ противоречит цели. Но действует ли он в данном случае иррационально? Скорее всего мы бы сказали, что причиной его неблагоразумного поведения является незнание, а не иррациональность, поскольку в его неразумности присутствует больше негативных смысловых оттенков. Незнание, тем не менее, является своего рода когнитивным недостатком; невежественный человек не поднимается на некоторый уровень интеллекта. Мы можем согласиться, что не во всех случаях стоит обвинять незнание, но представление о человеке разумном предполагает, что невежество – это некоторая степень интеллектуальной неадекватности. Давайте назовем данный случай иррациональностью по причине незнания (невежества).
В обоих примерах разумность действия (или бездействия) оценивалась относительно прецедента (а именно здоровья), а конечная цель считалась как что-то хорошее для субъекта. В таком случае, иррациональный человек – это тот, кто не смог воспользоваться самым адекватным способом достижения цели. Иррациональность наиболее заметна, когда человек знает, какие действия необходимо предпринять, но не делает этого. Во втором примере необходимое знание отсутствует, но невежество может быть расценено как ошибка рассуждений.
И наконец, давайте представим человека, который сознательно устанавливает цель, которая противоречит его благу (и оно вполне определенное). Для наглядности представим, что человек хочет навредить собственному здоровью именно ради нанесения вреда, а не любой другой причины. Он может признавать, что быть здоровым лучше, чем больным, но по-прежнему преследует свою цель. Более того, он знает, что такая-то таблетка является самым прямым способом достижения самодеструктивной цели, и он безбоязненно принимает ее. Есть ли что-то иррациональное в его поведении?
Очевидно, в его первых двух рассуждениях нет никакой рациональной ошибки. Человек вполне разумно принимает таблетку, которая напрямую совпадает с его целью – он знает о ее действии и не колеблется в принятии и осуществлении своего решения. Под сомнение ставится разумность его конечной цели. Но в соответствии с каким стандартом мы будем определять рациональность чье-то цели? Что могло бы стать надежным критерием оценки разумности конечных целей?
Ответ на данный вопрос является очень важным для дальнейших рассуждений о нерациональности поведения аморалистов. Можно поспорить о том, что чьи-то цели могут стать предметом в некоторой степени объективной оценки рациональности, заявляя, что существует только один взгляд на причины поведения, который, будучи полностью определен, стал бы абсолютной точкой отсчета для всех нормативных действий для достижения конечной цели. Если же, с другой стороны, тест на рациональность не может быть универсально применен к какой-то цели, а только к средствам ее достижения, то мы можем только сказать, как было бы разумно поступить с конкретной точки зрения, т. е. с точки зрения какой-то системы ценностей. Однако исходный акт принятия (или не принятия) данной системы ценностей выходит за рамки оценки разумности.
Далее я более подробно рассмотрю вышеупомянутые примеры. Во-первых, можно задаться вопросом: подходит ли поведение аморалиста под модель самопораженческой иррациональности, т. е. противоречат ли его добровольные действия поставленной им цели. Данное поведение не рассматривается как вариант отсутствия или слабости воли. Во-вторых, необходимо понять, не разрушает ли аморалист процесс достижения своих целей из-за выбора неправильных средств, т. е. не является ли его иррациональность результатом невежества. Насколько некорректный выбор средств для достижения цели типичен для обычных субъектов по сравнению с аморалистами? Далее мы рассмотрим возможность того, что аморалист сознательно устанавливает цель, которая противоречит его настоящему благу. Мы посмотрим, насколько попытка установить объективные стандарты для человеческого блага является слишком менторской или очевидно неподходящей.
САМОПОРАЖЕНЧЕСКАЯ ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ
Одним из вариантов применения теории когнитивной неудачи к аморалистам является предположение, что каждый раз, когда они совершают безнравственный поступок, они осознанно подрывают свои долгосрочные цели. Допустим, я хочу стать уважаемым членом общества; я совершенно точно знаю, что тайная интрижка с женой соседа неизбежно повредит моей репутации; и тем не менее, я все равно начинаю крутить роман с этой женщиной. Без сомнения, мое поведение в данной ситуации можно оценить не только как безнравственное, но и как неразумное, а источник иррациональности – явное противоречие между моей окончательной целью и предсказуемыми последствиями моих текущих действий.
«Но зачем тогда сознательно идти против своей же цели?» - спросит очень рассудительный и логичный человек, прилетевший с далекой планеты. Действительно, почему? Возможно мы не сможем ему дать исчерпывающее объяснение, но у нас на Земле такое иногда случается, и достаточно часто. Мы называем это «отсутствием силы воли». В классической интерпретации в случае слабой воли или несдержанности человек действует против лучшего варианта из-за захватывающей и переполняющей его страсти, желания или чего-то подобного, что хоть каким-то образом затмевает разум, не позволяет поступить обдуманно или перевешивает все логичные доводы. Предположительно, что требуемое действие было бы выполнено в случае отсутствия вмешательства неразумной составляющей.
Слабовольный человек ведет себя нерационально в прямом и понятном смысле. Его разум, ослабленный эмоциональной составляющей, подводит его в момент принятия решения, и он выбирает действовать, несмотря на то, что понимает, что в данной ситуации, это не лучшее решение. Отличительными чертами слабовольного человека является последующее чувство вины и сожаления о содеянном, и наличие факта редких случаев такого поведения. Более того, слабая воля (некоторые описывают ее как вне-телесный опыт/ощущение) – это то, что происходит не с некоторыми из нас, а со всеми, мы сами бываем в подобной ситуации. Конечно, мы все время от времени становимся неидеальными рациональными субъектами. До тех пор, пока пребывание в роли такого субъекта не становится нашей основной целью, слабость воли или периодические когнитивные неудачи не являются примером иррационального стиля жизни.
Очевидно, что самопораженческая иррациональность не применима к поведению аморалистов; или, если быть точными, применима так же, как и к остальным людям. Аморалист никогда не ставит в качестве своей конечной цели благополучие других, общее ощущение счастья или прочие моральные цели. Какую бы цель он не выбрал, нет никаких причин верить, что он (в среднем) менее логичен и последователен, менее решителен в их достижении, чем обычный законопослушный гражданин, даже иногда позволяет себе отклониться от них в угоду сильным желаниям или по причине сильных внутренних конфликтов или обычной невнимательности. Давайте продолжим искать причины нерациональных поступков аморалиста.
ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ ПО ПРИЧИНЕ НЕВЕЖЕСТВА
Ранее мы говорили о человеке, который выбирает цель, но использует неподходящие средства для ее достижения по причине незнания. В этой ситуации нет ничего необычного, мы все наступали на эти грабли. Вопрос в том, насколько «нарушитель правил», аморалист может быть хронически невежественным человеком, выбирающим не те способы достижения своих сокровенных желаний. Говоря простым языком, неужели аморалист глупее нас?
Бертран Рассел однажды сказал, что «рациональность – это привычка разума предвосхищать последствия наших действий». Именно данный тип разумности понадобится нам в этом разделе. «Предвосхищение последствий своих действий» требует от субъекта наличия некоторого общего интеллекта и базовых навыков построения логических рассуждений. «Интеллект» подразумевает набор некоторых навыков и умений, таких как умение рассуждать логически, решать задачи, мыслить абстрактно, быстро адаптироваться к новым ситуациям, понимать сложные взаимосвязи и использовать прошлый опыт для предсказания будущих событий. Конечно, у каждого из нас эти навыки развиты в разной степени, но смысл в том, есть ли доказательства того, что психопаты, закоренелые преступники и прочие аморалисты в общем менее компетентны в выполнении когнитивных задач, чем средне статистический человек.
Существуют эмпирические подтверждения, что люди, страдающие от антисоциального расстройства личности, не отличаются от других по уровню среднего интеллекта. В фильмах и книгах действительно широко распространен стереотип «очень умного социопата», но, как предположил Blair et al., вера в высокий интеллект данных личностей больше является городской легендой, построенной на способности психопатов быть уверенными в себе, манипулировать другими и очаровывать других. Последние исследования представляют нашему взгляду более сбалансированную картину. С одной стороны, психопаты показывают низкий бал в тестах на «кристаллизованный интеллект» (Hare, 2003), который измеряет накопленный опыт, что может означать корреляцию между аморальным поведением и низким уровнем обучаемости. С другой стороны, исследования логики принятия моральных решений свидетельствуют о том, что «различий в логичности построений преступников из числа психопатов и не-психопатов обнаружено не было» (Blair, Mitchell, & Blair, 2005, p. 57). В общем, эмпирические данные предполагают, что типичный психопат, необремененные моральными императивами, имеет сохранный интеллект (Kiehl, 2008, p. 120). Нижеследующий пример должен проиллюстрировать данное высказывание.
Дэниел Транел описал случай, подрывающий заявление о том, что существует связь между моральностью и общим интеллектом, представив пример так называемой «приобретенной социопатии» (Tranel, 1994), которая развивается при повреждении фронтальной части головного мозга у людей, которые вели себя нормально до операции. Пациент, которого в литературе называют как ЕВР, был успешным и трудолюбивым человеком, женат, двое детей. Он был образцовым членом общества и примером для своего младших сиблингов. В возрасте 35 лет ему удалили опухоль головного мозга, в результате операции ему провели двустороннее удаление внешних слоев фронто-обитальной коры. Несмотря на то, что операция прошла успешно, ее результаты повлияли на личность больного, что поразило всех, кто был с ним знаком. Он заключил несколько неудачных сделок, развелся с женой, женился повторно и снова развелся. Он не мог планировать свои действия или выполнять работу из-за постоянного безответственного поведения. В конце концов его поместили в специальное учреждение, что вполне типично для клинического социопата. Транел отметил и изменения в моральных суждениях пациента:
Его способность понимать, кто из людей плохой, а кто нет (что раньше удавалось ему очень хорошо), теперь полностью отсутствовала. У него отсутствовало понимание, что является социально приемлемым, хотя до операции в этой области у него не возникало никаких трудностей (Acquired Sociopathy, 1994, p. 287).
Симптомы позволили психиатрам поставить диагноз «антисоциальное расстройство личности», приобретенное в результате хирургического повреждения мозга. Главным для нас является тот факт, что повреждение мозга хоть и вызвало радикальные перемены в личности человека, его интеллект остался полностью сохранным:
Перемены оказались более драматичными на фоне сохранности интеллекта и основных когнитивных функций. Его довольно высокие результаты по тестам на интеллект не изменились.., он явно может отличать очень противоречивые и сложные понятия, применять дедукцию и индукцию... Его речь и способность понимать язык полностью сохранились, равно как и способностью к обучению и запоминанию (1994, p. 287).
Как же нам рассматривать данные случаи? Ведь ЕВР, судя по всему, сохранил не только интеллект, но и нет оснований полагать, что он вдруг потерял способность обращаться с психологическими понятиями или представлять себе состояния других людей (способность принимать на себя различные роли). Тем не менее, качество его моральных рассуждений («способность понимать, кто из людей плохой, а кто нет»), способность эффективно функционировать в социуме и само поведение заметно ухудшились.
Можно было бы возразить, что неспособность ЕВР выносить моральные суждения – это и есть когнитивная неудача, которую мы пытаемся найти, что соответствует трудностям (которые неоднократно подтверждали документально) психопатов в ответ на просьбу найти отличия между моральными проступками и случаями преступления закона (Turiel, 1983). Хотя наше исследование не подразумевает детальное изучение данного вопроса, все же считаю довольно убедительными доводы исследователей о том, что когнитивные неудачи подобных личностей и эмоциональный дефицит могут быть связаны с некорректной работой паралимбической системы мозга (Blair, Mitchell, & Blair, 2005), (Kiehl, 2008). Если это так, то некоторые случаи аморального поведения невозможно отнести к рациональной аморальности.
Очевидно, что рациональное аморальное поведение не связано с уровнем интеллекта, а значит, не все психопаты так уж умны. И тем не менее, мы по-прежнему не исключаем, что аморалисты могут быть иррациональными в некотором роде.
ПРИМЕР: ТЕД БАНДИ
Если у кого-то есть сомнения в существовании аморализма, давайте обратимся хотя бы одному вопиющему примеру пренебрежения нормами морали.
Система убеждений Теда Банди, одного из самых известных серийных убийц в истории Америки, может нам помочь найти следы когнитивных ошибок подобных личностей. Банди был достаточно образованным (степень бакалавра по психологии) и харизматичным социопатом, убившим и изнасиловавшим около 30 женщин и девушек, самой молодой из них было 12 лет. Запись разговора Банди с одной из своих жертв представляет собой очень сложное обоснование его криминального поведения. Мы приводим его полностью:
Потом я узнал, что все моральные суждения – это «оценочные необъективные суждения», и ни одно из них не может считаться плохим или хорошим [...] Можешь мне не верить, но я понял, что если рациональность одного оценочного суждения равна нулю, то сколько бы ты его не приумножал, оно ни на капельку не станет более рациональным. Равно как и нет никакой «причины» следовать законам тем, кто, как и я сам, обладает наглостью и смелостью (силой характера) послать этот закон на хрен. [...] Я обнаружил, что для того, чтобы стать по-настоящему свободным, не иметь никаких ограничений, мне нужно дать себе абсолютную волю. Я также узнал, что самым большим препятствием на пути к моей свободе является ничем не доказуемое «оценочное суждение», что я должен уважать права других. И я спросил себя: кто такие эти другие? Почему убить человеческое животное хуже, чем убить другое животное вроде овцы, свиньи или коровы? Твоя жизнь больше значит для тебя, чем жизнь ежа для ежа? Почему я должен пожертвовать своим удовольствием в пользу того или иного вида удовольствия? И естественно, что во времена технического прогресса мы не станем утверждать, будто Бог или природа назвали некоторые удовольствия моральными или хорошими, а другие безнравственными или плохими? В любом случае, я тебя уверяю, моя милая, что удовольствие, с которым я ем кусок ветчины, не идет ни в какое сравнение с удовольствием, которое я буду испытывать, насилуя и убивая тебя. Вот это и есть настоящая истина, к которой я пришел после тщательного знакомства со своим спонтанным и абсолютно свободным Я.
Мы не можем точно знать, насколько данный монолог отражает истинные причины поведения Банди или действительно ли он руководствовался данными рассуждениями в качестве обоснования своей позиции и поведения. Но, возможно, он в некоторой степени объясняет мотивы его действий.
В данном отрывке есть несколько важных моментов, на которых мне хотелось бы остановиться. Во-первых, он говорит о моральных суждениях, как о чем-то, что он узнал в некоторый момент своей жизни, говоря, что его интеллектуальные открытия привели к его преступным действиям. В частности, он заявляет, что узнал, что «рациональность одного оценочного суждения равна нулю», т. е. была «необоснованной», и «нет никакой «причины» следовать законам тем, кто, как и я сам, обладает наглостью и смелостью (силой характера) послать этот закон на хрен». Данное заявление можно расценить как отрицание того, что чьи-то цели и ценности могут быть оценены с точки зрения разумности. Это по сути известное утверждение Юма о признании только инструментальной рациональности по схеме «средства-цель», которое отрицает тот факта, что цель (желание человека) изначально может быть рациональной или нерациональной.
Далее его логике можно только позавидовать. Если моральное нормативное суждение обладает какой-то ценностью (например, уважение прав других), что само по себе не может быть обосновано рационально, то придаваемая ему ценность в конце размышлений становится субъективной («необоснованное мнение»), и единственный способ придать ценность чему-то – это выбрать ее в качестве своей конечной цели. Далее, если человек с точки зрения морали должен сделать действие X, то у него есть причина его делать. Поскольку у Банди не было причины уважать права других (это не входи в его ценности), то, следовательно, моральное предписание действовать иначе просто не применимо для него.
Гедонистический этический эгоизм Банди (если так можно было бы назвать его точку зрения) привел к стилю жизни, который можно назвать аморальным (равно как и безнравственным). Система его ценностей и принятая иерархия нормативных (не-моральных) принципов по сути обесценивают чувства и интересы других, даже если он может распознать их как реально существующие. Но какие же тогда у Банди ценности? Он упоминает две: настоящая свобода и удовольствие. Приняв их в качестве руководящих принципов своих действий, он использует их в качестве рационального принципа при осуществлении выбора. Выбор является рациональным в той степени, в которой он соответствует выбранным целям. Далее он говорит, что настоящая свобода состоит в получении как можно большего удовольствия, дав себе волю и послав все эти чужие безосновательные моральные ценности. Моральные ограничения конфликтуют с его целями, возникает впечатление, что требования морали противоречат принципам системы, основанной на получении удовольствия.
Давайте остановимся на секундочку. Предположим, что рассуждения в контексте «цель-средства» тем не менее ставят под сомнение те средства (криминальное поведение), которые Банди выбрал в качестве достижения своей конечной цели (получение удовольствия). Разве не мог бы он получить в долгосрочной перспективе большее удовольствие и удовлетворение, став на путь более приемлемого с точки зрения морали поведения? Если мы ответим положительно, то сможем назвать иррациональность Банди инструментальной.
По моему мнению Банди не совершал никакой иррациональной ошибки при осуществлении своих выборов в жизни. Предыдущее возражение предполагает, что «удовольствие» является понятием вполне очевидным и недвусмысленным, описывающим опыт, известный нам всем при выполнении чего-то, приносящего нам удовольствие. Однако, когда Банди говорит, что удовольствие от поедания ветчины не идет ни в какое сравнение от удовольствия от насилия и убийства, он приближает нас к словам Аристотеля о том, что удовольствие может отличаться у людей в зависимости от того, какой вид деятельности они ставят на первое место. Было бы глупо предположить, что удовольствие Банди от совершения убийства можно было бы перебить удовольствием от поедания, скажем, бесплатной ветчины, сколько бы ее ни было. Получается, что на самом деле он ищет не просто удовольствие, а удовольствие определенного вида – то, которое, предположительно, можно получить только совершая преступные действия. Учитывая, что в этом случае только сам Банди определяет то, какие именно действия дадут максимальное удовольствие (согласно его предпочтениям), то никакой ошибки иррационального невежества здесь нет. Наоборот, его действия иногда становятся примером рациональности и эффективности. Его логика безупречна, он умеет мыслить абстрактно, осмысливает полученный опыт и умеет вполне даже отлично думать. Тед Банди является примером идеального рационального аморалиста, если мы в качестве рационального поведения выбираем первые два варианта поведения (примеры с лекарствами).
Нам осталось лишь взглянуть на последний вопрос Банди: «Почему убить человеческое животное хуже, чем убить другое животное вроде овцы, свиньи или коровы?» Если некорректность поступка оценивается с точки зрения «цель-средства», то неправильное действие – это то, которое не приводит к достижению желаемой цели, как неверная дорога приведет не в тот город. Поскольку целью Банди является получение удовольствия определенного вида, которое (предположительно) можно получить только, совершая преступления, включая изнасилование и убийство, то с точки зрения рациональности никакой ошибки в том, что Банди убивает людей, нет.
РАЦИОНАЛЬНОСТЬ ЦЕЛЕЙ
Получается, что иррациональность аморалиста лежит вне сферы некорректного выбора методов достижения цели, отсутствия знания или понимания морали. Тогда где же закралась ошибка, если люди совершают аморальные действия, имея при этом вполне рациональное обоснование? Вероятно, дело в уровне конечных целей или ценностей. Аморалист может быть очень умным и хитрым, когда ему надо достичь своей цели, однако на наш взгляд она является саморазрушением. Рационалист скажет, что стремиться к тому, что приводит к разрушению, нерационально, что человек попросту разрушает хорошую часть своей жизни, ступая на путь преступлений и выбирая не те ценности.
Предположение, что Тед Банди является вполне рациональным и разумным повергает людей в шок, они стараются об этом не думать, ни с точки зрения разума, ни с позиции морали. Попробуем описать стратегии обоснования целей человека при помощи разума, возможно, это позволит нам найти общую проблему в рассуждениях.
Моралист в стиле Канта мог бы посчитать очевидным тот факт, что рациональный человек имеет безусловную ценность, которую следует уважать, исходя из этого, мы должны ограничивать наше поведение по отношению к другим. Превыше всего Тед Банди ценит собственное удовольствие, свободу от ограничений и не видит ничего ценного ни в человеческой рациональности, ни в автономии. Мнения сторон отличаются представлениями о том, что является ценностью, что хорошо и плохо. С точки зрения рационалиста отличие между ними можно объяснить, приняв, что рассуждения Теда Банди основываются на ошибочной предпосылке, хотя они достаточно «честные». Важно пояснить, как предпосылка «Мое удовольствие и неограниченная свобода являются моими самыми важными ценностями» становится нерациональной.
Обычно объяснение идет по следующему пути: когда мы, рационалисты, заявляем, что каждый должен присвоить интересам другого человека некоторую ценность, неспособность сделать это является следствием ошибки или иррационального суждения об иерархии ценностей. Мы имеем в виду, что подобное пренебрежение интересами другого члена общества противоречит или потенциально противоречит собственным глубоким желаниям и интересам. Следующим шагом необходимо сделать данное противоречие явным. Здесь подробности процесса могут во многом зависеть от того, что мы будем рассматривать, но в любом случае нам понадобится воображение. Нам предлагается представить некоторую альтернативную ситуацию и спросить себя: что бы мы сделали с точки зрения общечеловеческих правил поведения, если бы оказались в подобной ситуации. По завершении мыслительного эксперимента и после того, как мы были вынуждены признать, что в подобных условиях мы хотели бы, чтобы данное логическое правило (отношение) распространялось на всех в реальном мире: «Ааа! Тед Банди! Вы признаете, что не хотели бы стать жертвой маньяка, который бы изнасиловал вас и убил ради своего удовольствия! Вот вам и доказательство – вы ставите свое сексуальное удовольствие выше всего, а это нерационально!»
Сторонники квази кантианской традиции используют процедуру, которая знакома большинству детей, чьи родители говорили им, когда наказывали: «А тебе бы понравилось, если бы твой брат поступил бы так с тобой?» Философы несколько расширили данный вопрос, но суть остается прежней: существование объективной, нормативной причины для действия оценивается на основе прокручивания гипотетического сценария, даже если он противоречит условию, и оценки желательности наступления подобного в реальности.
Родерик Ферт строил свои знаменитые рассуждения на основе предложения «X прав», означающего, что «идеальный наблюдатель отреагировал бы на поведение X подобным образом». Реакция идеального наблюдателя является для Ферта абсолютным критерием моральной правоты/неправоты, гарантирующим рациональность морали. Мнение идеального наблюдателя – это взгляд разума. Обладая таким правом, идеальный наблюдатель должен быть очень особенным: иметь безграничное знание о неэтических вещах и обладать очень мощным воображением (всемогущим восприятием); быть незаинтересованным, беспристрастным и очень разумным в своих суждениях. Прежде чем вы решите, что Ферт предлагает новую версию божественного провидения, он добавляет: «во всем прочем наблюдатель ничем не отличается от любого другого человека».
ВВЕДЕНИЕ
Все этические рационалисты хотели бы сказать, что есть что-то неправильное, если говорить рационально, в безнравственном поведении и имморальном субъекте. С их точки зрения безнравственность подразумевает наличие дефекта мышления, и задачей теоретика в сфере морали становится поиск этого когнитивного изъяна. Такого рода подход к проблеме можно было бы назвать теорией когнитивной неудачи.
«Быть безнравственным», равно как и «быть нравственным», - это состояние, предполагающее наличие промежуточных состояний. Поскольку некоторые черты личности ярко проявляются в крайних точка континуума, я обращу внимание человека, который являет собой самую высокую степень пренебрежения моральными правилами. Для того, чтобы дать ему подходящее название и следовать сложившейся традиции я обозначу его как аморалиста, а его основную позицию по отношению к морали как аморальность.
Оставив в стороне литературных героев и философские модели, мы могли бы сказать, что закоренелые преступники, социопаты, психопаты и люди с антисоциальным расстройством личности являют собой яркие примеры аморального поведения. С теоретической точки зрения мы можем определить аморалиста как полноправного взрослого субъекта, для которого моральные причины становятся основой для его мотивов или ограничений. Его поведение доказывает (даже если на словах он будет это отрицать), что он не признает законность и справедливость моральных принципов или их применимость к себе. Более того, аморалисту не хватает моральности не в том смысле, что его мораль отличается от морали общества, в котором он живет, а в смысле, что какими бы принципами он не руководствовался в своем поведении, они не заменяют ему систему моральных принципов.
Если рационалист прав и недостаток морали является результатом ошибки в мышлении (в некотором смысле), то мы можем быть уверены, что она лучше всего будет видна в случае крайней аморальности. Слова, заключенные в скобки в предыдущем предложении, станут центром нашего внимания на протяжении всех нижеследующих размышлений я рассмотрю несколько интерпретаций, которые возможно помогут внести смысл в иррациональность аморалистов и понять, что он не может быть единым для всех аморальных субъектов.
ВАРИАНТЫ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
«Рациональность» является одним из философских понятий, печально известных своей неоднозначностью и наличием разнообразных и даже взаимоисключающих определений. Для начала давайте отметим, что рациональность (равно как и иррациональность) приписывается как действиям, так и процессу или результату чисто теоретических рассуждений о фактах. Однако разумность действий зависит от практических размышлений, приводящих к действиям. Традиционно различие между практическим и теоретическим обоснованием подчеркивает разность целей. Теоретическое обоснование стремится к пониманию, а практическое – к осуществлению выбора между вариантами действий, т. е. его цель связана с принятием решения и выбора варианта дальнейшего поведения. Успешные теоретические рассуждения обычно увенчиваются приведением веских причин для веры в некоторое утверждение, эффективные практические размышления должны дать набор причин для выбора некоторого варианта действий. Зная разницу в целях, мы видим, что критерии оценки рациональности теоретической и практической так же должны отличаться. Мы рассмотрим критерии практических рассуждений и соответствующее поведение человека.
На первый взгляд примером выбора варианта поведения, противоречащего логике причинно-следственных отношений (т. Е. В некоторой степени иррационального), является случай, когда чьи-то добровольные действия противоречат достижению поставленной им же цели. Например, человек, который хочет выздороветь и знает, что некоторое конкретное лекарство поможет ему (у которого нет идеологических и религиозных мотивов сомневаться в современной медицине), но тем не менее он отказывается его принимать. Его поведение можно описать как иррациональное, и мы можем далее анализировать его возможный мотив. Давайте назовем данный вариант поведения самопораженческой иррациональностью.
Однако вопрос с иррациональностью не так уж и прост, если мы усложним пример. Возьмем человека, который хочет выздороветь и у него есть нужное лекарство, но он не знает о его эффективности и действии. В результате он отказывается его принимать. С точки зрения наблюдателя его отказ противоречит цели. Но действует ли он в данном случае иррационально? Скорее всего мы бы сказали, что причиной его неблагоразумного поведения является незнание, а не иррациональность, поскольку в его неразумности присутствует больше негативных смысловых оттенков. Незнание, тем не менее, является своего рода когнитивным недостатком; невежественный человек не поднимается на некоторый уровень интеллекта. Мы можем согласиться, что не во всех случаях стоит обвинять незнание, но представление о человеке разумном предполагает, что невежество – это некоторая степень интеллектуальной неадекватности. Давайте назовем данный случай иррациональностью по причине незнания (невежества).
В обоих примерах разумность действия (или бездействия) оценивалась относительно прецедента (а именно здоровья), а конечная цель считалась как что-то хорошее для субъекта. В таком случае, иррациональный человек – это тот, кто не смог воспользоваться самым адекватным способом достижения цели. Иррациональность наиболее заметна, когда человек знает, какие действия необходимо предпринять, но не делает этого. Во втором примере необходимое знание отсутствует, но невежество может быть расценено как ошибка рассуждений.
И наконец, давайте представим человека, который сознательно устанавливает цель, которая противоречит его благу (и оно вполне определенное). Для наглядности представим, что человек хочет навредить собственному здоровью именно ради нанесения вреда, а не любой другой причины. Он может признавать, что быть здоровым лучше, чем больным, но по-прежнему преследует свою цель. Более того, он знает, что такая-то таблетка является самым прямым способом достижения самодеструктивной цели, и он безбоязненно принимает ее. Есть ли что-то иррациональное в его поведении?
Очевидно, в его первых двух рассуждениях нет никакой рациональной ошибки. Человек вполне разумно принимает таблетку, которая напрямую совпадает с его целью – он знает о ее действии и не колеблется в принятии и осуществлении своего решения. Под сомнение ставится разумность его конечной цели. Но в соответствии с каким стандартом мы будем определять рациональность чье-то цели? Что могло бы стать надежным критерием оценки разумности конечных целей?
Ответ на данный вопрос является очень важным для дальнейших рассуждений о нерациональности поведения аморалистов. Можно поспорить о том, что чьи-то цели могут стать предметом в некоторой степени объективной оценки рациональности, заявляя, что существует только один взгляд на причины поведения, который, будучи полностью определен, стал бы абсолютной точкой отсчета для всех нормативных действий для достижения конечной цели. Если же, с другой стороны, тест на рациональность не может быть универсально применен к какой-то цели, а только к средствам ее достижения, то мы можем только сказать, как было бы разумно поступить с конкретной точки зрения, т. е. с точки зрения какой-то системы ценностей. Однако исходный акт принятия (или не принятия) данной системы ценностей выходит за рамки оценки разумности.
Далее я более подробно рассмотрю вышеупомянутые примеры. Во-первых, можно задаться вопросом: подходит ли поведение аморалиста под модель самопораженческой иррациональности, т. е. противоречат ли его добровольные действия поставленной им цели. Данное поведение не рассматривается как вариант отсутствия или слабости воли. Во-вторых, необходимо понять, не разрушает ли аморалист процесс достижения своих целей из-за выбора неправильных средств, т. е. не является ли его иррациональность результатом невежества. Насколько некорректный выбор средств для достижения цели типичен для обычных субъектов по сравнению с аморалистами? Далее мы рассмотрим возможность того, что аморалист сознательно устанавливает цель, которая противоречит его настоящему благу. Мы посмотрим, насколько попытка установить объективные стандарты для человеческого блага является слишком менторской или очевидно неподходящей.
САМОПОРАЖЕНЧЕСКАЯ ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ
Одним из вариантов применения теории когнитивной неудачи к аморалистам является предположение, что каждый раз, когда они совершают безнравственный поступок, они осознанно подрывают свои долгосрочные цели. Допустим, я хочу стать уважаемым членом общества; я совершенно точно знаю, что тайная интрижка с женой соседа неизбежно повредит моей репутации; и тем не менее, я все равно начинаю крутить роман с этой женщиной. Без сомнения, мое поведение в данной ситуации можно оценить не только как безнравственное, но и как неразумное, а источник иррациональности – явное противоречие между моей окончательной целью и предсказуемыми последствиями моих текущих действий.
«Но зачем тогда сознательно идти против своей же цели?» - спросит очень рассудительный и логичный человек, прилетевший с далекой планеты. Действительно, почему? Возможно мы не сможем ему дать исчерпывающее объяснение, но у нас на Земле такое иногда случается, и достаточно часто. Мы называем это «отсутствием силы воли». В классической интерпретации в случае слабой воли или несдержанности человек действует против лучшего варианта из-за захватывающей и переполняющей его страсти, желания или чего-то подобного, что хоть каким-то образом затмевает разум, не позволяет поступить обдуманно или перевешивает все логичные доводы. Предположительно, что требуемое действие было бы выполнено в случае отсутствия вмешательства неразумной составляющей.
Слабовольный человек ведет себя нерационально в прямом и понятном смысле. Его разум, ослабленный эмоциональной составляющей, подводит его в момент принятия решения, и он выбирает действовать, несмотря на то, что понимает, что в данной ситуации, это не лучшее решение. Отличительными чертами слабовольного человека является последующее чувство вины и сожаления о содеянном, и наличие факта редких случаев такого поведения. Более того, слабая воля (некоторые описывают ее как вне-телесный опыт/ощущение) – это то, что происходит не с некоторыми из нас, а со всеми, мы сами бываем в подобной ситуации. Конечно, мы все время от времени становимся неидеальными рациональными субъектами. До тех пор, пока пребывание в роли такого субъекта не становится нашей основной целью, слабость воли или периодические когнитивные неудачи не являются примером иррационального стиля жизни.
Очевидно, что самопораженческая иррациональность не применима к поведению аморалистов; или, если быть точными, применима так же, как и к остальным людям. Аморалист никогда не ставит в качестве своей конечной цели благополучие других, общее ощущение счастья или прочие моральные цели. Какую бы цель он не выбрал, нет никаких причин верить, что он (в среднем) менее логичен и последователен, менее решителен в их достижении, чем обычный законопослушный гражданин, даже иногда позволяет себе отклониться от них в угоду сильным желаниям или по причине сильных внутренних конфликтов или обычной невнимательности. Давайте продолжим искать причины нерациональных поступков аморалиста.
ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ ПО ПРИЧИНЕ НЕВЕЖЕСТВА
Ранее мы говорили о человеке, который выбирает цель, но использует неподходящие средства для ее достижения по причине незнания. В этой ситуации нет ничего необычного, мы все наступали на эти грабли. Вопрос в том, насколько «нарушитель правил», аморалист может быть хронически невежественным человеком, выбирающим не те способы достижения своих сокровенных желаний. Говоря простым языком, неужели аморалист глупее нас?
Бертран Рассел однажды сказал, что «рациональность – это привычка разума предвосхищать последствия наших действий». Именно данный тип разумности понадобится нам в этом разделе. «Предвосхищение последствий своих действий» требует от субъекта наличия некоторого общего интеллекта и базовых навыков построения логических рассуждений. «Интеллект» подразумевает набор некоторых навыков и умений, таких как умение рассуждать логически, решать задачи, мыслить абстрактно, быстро адаптироваться к новым ситуациям, понимать сложные взаимосвязи и использовать прошлый опыт для предсказания будущих событий. Конечно, у каждого из нас эти навыки развиты в разной степени, но смысл в том, есть ли доказательства того, что психопаты, закоренелые преступники и прочие аморалисты в общем менее компетентны в выполнении когнитивных задач, чем средне статистический человек.
Существуют эмпирические подтверждения, что люди, страдающие от антисоциального расстройства личности, не отличаются от других по уровню среднего интеллекта. В фильмах и книгах действительно широко распространен стереотип «очень умного социопата», но, как предположил Blair et al., вера в высокий интеллект данных личностей больше является городской легендой, построенной на способности психопатов быть уверенными в себе, манипулировать другими и очаровывать других. Последние исследования представляют нашему взгляду более сбалансированную картину. С одной стороны, психопаты показывают низкий бал в тестах на «кристаллизованный интеллект» (Hare, 2003), который измеряет накопленный опыт, что может означать корреляцию между аморальным поведением и низким уровнем обучаемости. С другой стороны, исследования логики принятия моральных решений свидетельствуют о том, что «различий в логичности построений преступников из числа психопатов и не-психопатов обнаружено не было» (Blair, Mitchell, & Blair, 2005, p. 57). В общем, эмпирические данные предполагают, что типичный психопат, необремененные моральными императивами, имеет сохранный интеллект (Kiehl, 2008, p. 120). Нижеследующий пример должен проиллюстрировать данное высказывание.
Дэниел Транел описал случай, подрывающий заявление о том, что существует связь между моральностью и общим интеллектом, представив пример так называемой «приобретенной социопатии» (Tranel, 1994), которая развивается при повреждении фронтальной части головного мозга у людей, которые вели себя нормально до операции. Пациент, которого в литературе называют как ЕВР, был успешным и трудолюбивым человеком, женат, двое детей. Он был образцовым членом общества и примером для своего младших сиблингов. В возрасте 35 лет ему удалили опухоль головного мозга, в результате операции ему провели двустороннее удаление внешних слоев фронто-обитальной коры. Несмотря на то, что операция прошла успешно, ее результаты повлияли на личность больного, что поразило всех, кто был с ним знаком. Он заключил несколько неудачных сделок, развелся с женой, женился повторно и снова развелся. Он не мог планировать свои действия или выполнять работу из-за постоянного безответственного поведения. В конце концов его поместили в специальное учреждение, что вполне типично для клинического социопата. Транел отметил и изменения в моральных суждениях пациента:
Его способность понимать, кто из людей плохой, а кто нет (что раньше удавалось ему очень хорошо), теперь полностью отсутствовала. У него отсутствовало понимание, что является социально приемлемым, хотя до операции в этой области у него не возникало никаких трудностей (Acquired Sociopathy, 1994, p. 287).
Симптомы позволили психиатрам поставить диагноз «антисоциальное расстройство личности», приобретенное в результате хирургического повреждения мозга. Главным для нас является тот факт, что повреждение мозга хоть и вызвало радикальные перемены в личности человека, его интеллект остался полностью сохранным:
Перемены оказались более драматичными на фоне сохранности интеллекта и основных когнитивных функций. Его довольно высокие результаты по тестам на интеллект не изменились.., он явно может отличать очень противоречивые и сложные понятия, применять дедукцию и индукцию... Его речь и способность понимать язык полностью сохранились, равно как и способностью к обучению и запоминанию (1994, p. 287).
Как же нам рассматривать данные случаи? Ведь ЕВР, судя по всему, сохранил не только интеллект, но и нет оснований полагать, что он вдруг потерял способность обращаться с психологическими понятиями или представлять себе состояния других людей (способность принимать на себя различные роли). Тем не менее, качество его моральных рассуждений («способность понимать, кто из людей плохой, а кто нет»), способность эффективно функционировать в социуме и само поведение заметно ухудшились.
Можно было бы возразить, что неспособность ЕВР выносить моральные суждения – это и есть когнитивная неудача, которую мы пытаемся найти, что соответствует трудностям (которые неоднократно подтверждали документально) психопатов в ответ на просьбу найти отличия между моральными проступками и случаями преступления закона (Turiel, 1983). Хотя наше исследование не подразумевает детальное изучение данного вопроса, все же считаю довольно убедительными доводы исследователей о том, что когнитивные неудачи подобных личностей и эмоциональный дефицит могут быть связаны с некорректной работой паралимбической системы мозга (Blair, Mitchell, & Blair, 2005), (Kiehl, 2008). Если это так, то некоторые случаи аморального поведения невозможно отнести к рациональной аморальности.
Очевидно, что рациональное аморальное поведение не связано с уровнем интеллекта, а значит, не все психопаты так уж умны. И тем не менее, мы по-прежнему не исключаем, что аморалисты могут быть иррациональными в некотором роде.
ПРИМЕР: ТЕД БАНДИ
Если у кого-то есть сомнения в существовании аморализма, давайте обратимся хотя бы одному вопиющему примеру пренебрежения нормами морали.
Система убеждений Теда Банди, одного из самых известных серийных убийц в истории Америки, может нам помочь найти следы когнитивных ошибок подобных личностей. Банди был достаточно образованным (степень бакалавра по психологии) и харизматичным социопатом, убившим и изнасиловавшим около 30 женщин и девушек, самой молодой из них было 12 лет. Запись разговора Банди с одной из своих жертв представляет собой очень сложное обоснование его криминального поведения. Мы приводим его полностью:
Потом я узнал, что все моральные суждения – это «оценочные необъективные суждения», и ни одно из них не может считаться плохим или хорошим [...] Можешь мне не верить, но я понял, что если рациональность одного оценочного суждения равна нулю, то сколько бы ты его не приумножал, оно ни на капельку не станет более рациональным. Равно как и нет никакой «причины» следовать законам тем, кто, как и я сам, обладает наглостью и смелостью (силой характера) послать этот закон на хрен. [...] Я обнаружил, что для того, чтобы стать по-настоящему свободным, не иметь никаких ограничений, мне нужно дать себе абсолютную волю. Я также узнал, что самым большим препятствием на пути к моей свободе является ничем не доказуемое «оценочное суждение», что я должен уважать права других. И я спросил себя: кто такие эти другие? Почему убить человеческое животное хуже, чем убить другое животное вроде овцы, свиньи или коровы? Твоя жизнь больше значит для тебя, чем жизнь ежа для ежа? Почему я должен пожертвовать своим удовольствием в пользу того или иного вида удовольствия? И естественно, что во времена технического прогресса мы не станем утверждать, будто Бог или природа назвали некоторые удовольствия моральными или хорошими, а другие безнравственными или плохими? В любом случае, я тебя уверяю, моя милая, что удовольствие, с которым я ем кусок ветчины, не идет ни в какое сравнение с удовольствием, которое я буду испытывать, насилуя и убивая тебя. Вот это и есть настоящая истина, к которой я пришел после тщательного знакомства со своим спонтанным и абсолютно свободным Я.
Мы не можем точно знать, насколько данный монолог отражает истинные причины поведения Банди или действительно ли он руководствовался данными рассуждениями в качестве обоснования своей позиции и поведения. Но, возможно, он в некоторой степени объясняет мотивы его действий.
В данном отрывке есть несколько важных моментов, на которых мне хотелось бы остановиться. Во-первых, он говорит о моральных суждениях, как о чем-то, что он узнал в некоторый момент своей жизни, говоря, что его интеллектуальные открытия привели к его преступным действиям. В частности, он заявляет, что узнал, что «рациональность одного оценочного суждения равна нулю», т. е. была «необоснованной», и «нет никакой «причины» следовать законам тем, кто, как и я сам, обладает наглостью и смелостью (силой характера) послать этот закон на хрен». Данное заявление можно расценить как отрицание того, что чьи-то цели и ценности могут быть оценены с точки зрения разумности. Это по сути известное утверждение Юма о признании только инструментальной рациональности по схеме «средства-цель», которое отрицает тот факта, что цель (желание человека) изначально может быть рациональной или нерациональной.
Далее его логике можно только позавидовать. Если моральное нормативное суждение обладает какой-то ценностью (например, уважение прав других), что само по себе не может быть обосновано рационально, то придаваемая ему ценность в конце размышлений становится субъективной («необоснованное мнение»), и единственный способ придать ценность чему-то – это выбрать ее в качестве своей конечной цели. Далее, если человек с точки зрения морали должен сделать действие X, то у него есть причина его делать. Поскольку у Банди не было причины уважать права других (это не входи в его ценности), то, следовательно, моральное предписание действовать иначе просто не применимо для него.
Гедонистический этический эгоизм Банди (если так можно было бы назвать его точку зрения) привел к стилю жизни, который можно назвать аморальным (равно как и безнравственным). Система его ценностей и принятая иерархия нормативных (не-моральных) принципов по сути обесценивают чувства и интересы других, даже если он может распознать их как реально существующие. Но какие же тогда у Банди ценности? Он упоминает две: настоящая свобода и удовольствие. Приняв их в качестве руководящих принципов своих действий, он использует их в качестве рационального принципа при осуществлении выбора. Выбор является рациональным в той степени, в которой он соответствует выбранным целям. Далее он говорит, что настоящая свобода состоит в получении как можно большего удовольствия, дав себе волю и послав все эти чужие безосновательные моральные ценности. Моральные ограничения конфликтуют с его целями, возникает впечатление, что требования морали противоречат принципам системы, основанной на получении удовольствия.
Давайте остановимся на секундочку. Предположим, что рассуждения в контексте «цель-средства» тем не менее ставят под сомнение те средства (криминальное поведение), которые Банди выбрал в качестве достижения своей конечной цели (получение удовольствия). Разве не мог бы он получить в долгосрочной перспективе большее удовольствие и удовлетворение, став на путь более приемлемого с точки зрения морали поведения? Если мы ответим положительно, то сможем назвать иррациональность Банди инструментальной.
По моему мнению Банди не совершал никакой иррациональной ошибки при осуществлении своих выборов в жизни. Предыдущее возражение предполагает, что «удовольствие» является понятием вполне очевидным и недвусмысленным, описывающим опыт, известный нам всем при выполнении чего-то, приносящего нам удовольствие. Однако, когда Банди говорит, что удовольствие от поедания ветчины не идет ни в какое сравнение от удовольствия от насилия и убийства, он приближает нас к словам Аристотеля о том, что удовольствие может отличаться у людей в зависимости от того, какой вид деятельности они ставят на первое место. Было бы глупо предположить, что удовольствие Банди от совершения убийства можно было бы перебить удовольствием от поедания, скажем, бесплатной ветчины, сколько бы ее ни было. Получается, что на самом деле он ищет не просто удовольствие, а удовольствие определенного вида – то, которое, предположительно, можно получить только совершая преступные действия. Учитывая, что в этом случае только сам Банди определяет то, какие именно действия дадут максимальное удовольствие (согласно его предпочтениям), то никакой ошибки иррационального невежества здесь нет. Наоборот, его действия иногда становятся примером рациональности и эффективности. Его логика безупречна, он умеет мыслить абстрактно, осмысливает полученный опыт и умеет вполне даже отлично думать. Тед Банди является примером идеального рационального аморалиста, если мы в качестве рационального поведения выбираем первые два варианта поведения (примеры с лекарствами).
Нам осталось лишь взглянуть на последний вопрос Банди: «Почему убить человеческое животное хуже, чем убить другое животное вроде овцы, свиньи или коровы?» Если некорректность поступка оценивается с точки зрения «цель-средства», то неправильное действие – это то, которое не приводит к достижению желаемой цели, как неверная дорога приведет не в тот город. Поскольку целью Банди является получение удовольствия определенного вида, которое (предположительно) можно получить только, совершая преступления, включая изнасилование и убийство, то с точки зрения рациональности никакой ошибки в том, что Банди убивает людей, нет.
РАЦИОНАЛЬНОСТЬ ЦЕЛЕЙ
Получается, что иррациональность аморалиста лежит вне сферы некорректного выбора методов достижения цели, отсутствия знания или понимания морали. Тогда где же закралась ошибка, если люди совершают аморальные действия, имея при этом вполне рациональное обоснование? Вероятно, дело в уровне конечных целей или ценностей. Аморалист может быть очень умным и хитрым, когда ему надо достичь своей цели, однако на наш взгляд она является саморазрушением. Рационалист скажет, что стремиться к тому, что приводит к разрушению, нерационально, что человек попросту разрушает хорошую часть своей жизни, ступая на путь преступлений и выбирая не те ценности.
Предположение, что Тед Банди является вполне рациональным и разумным повергает людей в шок, они стараются об этом не думать, ни с точки зрения разума, ни с позиции морали. Попробуем описать стратегии обоснования целей человека при помощи разума, возможно, это позволит нам найти общую проблему в рассуждениях.
Моралист в стиле Канта мог бы посчитать очевидным тот факт, что рациональный человек имеет безусловную ценность, которую следует уважать, исходя из этого, мы должны ограничивать наше поведение по отношению к другим. Превыше всего Тед Банди ценит собственное удовольствие, свободу от ограничений и не видит ничего ценного ни в человеческой рациональности, ни в автономии. Мнения сторон отличаются представлениями о том, что является ценностью, что хорошо и плохо. С точки зрения рационалиста отличие между ними можно объяснить, приняв, что рассуждения Теда Банди основываются на ошибочной предпосылке, хотя они достаточно «честные». Важно пояснить, как предпосылка «Мое удовольствие и неограниченная свобода являются моими самыми важными ценностями» становится нерациональной.
Обычно объяснение идет по следующему пути: когда мы, рационалисты, заявляем, что каждый должен присвоить интересам другого человека некоторую ценность, неспособность сделать это является следствием ошибки или иррационального суждения об иерархии ценностей. Мы имеем в виду, что подобное пренебрежение интересами другого члена общества противоречит или потенциально противоречит собственным глубоким желаниям и интересам. Следующим шагом необходимо сделать данное противоречие явным. Здесь подробности процесса могут во многом зависеть от того, что мы будем рассматривать, но в любом случае нам понадобится воображение. Нам предлагается представить некоторую альтернативную ситуацию и спросить себя: что бы мы сделали с точки зрения общечеловеческих правил поведения, если бы оказались в подобной ситуации. По завершении мыслительного эксперимента и после того, как мы были вынуждены признать, что в подобных условиях мы хотели бы, чтобы данное логическое правило (отношение) распространялось на всех в реальном мире: «Ааа! Тед Банди! Вы признаете, что не хотели бы стать жертвой маньяка, который бы изнасиловал вас и убил ради своего удовольствия! Вот вам и доказательство – вы ставите свое сексуальное удовольствие выше всего, а это нерационально!»
Сторонники квази кантианской традиции используют процедуру, которая знакома большинству детей, чьи родители говорили им, когда наказывали: «А тебе бы понравилось, если бы твой брат поступил бы так с тобой?» Философы несколько расширили данный вопрос, но суть остается прежней: существование объективной, нормативной причины для действия оценивается на основе прокручивания гипотетического сценария, даже если он противоречит условию, и оценки желательности наступления подобного в реальности.
Родерик Ферт строил свои знаменитые рассуждения на основе предложения «X прав», означающего, что «идеальный наблюдатель отреагировал бы на поведение X подобным образом». Реакция идеального наблюдателя является для Ферта абсолютным критерием моральной правоты/неправоты, гарантирующим рациональность морали. Мнение идеального наблюдателя – это взгляд разума. Обладая таким правом, идеальный наблюдатель должен быть очень особенным: иметь безграничное знание о неэтических вещах и обладать очень мощным воображением (всемогущим восприятием); быть незаинтересованным, беспристрастным и очень разумным в своих суждениях. Прежде чем вы решите, что Ферт предлагает новую версию божественного провидения, он добавляет: «во всем прочем наблюдатель ничем не отличается от любого другого человека».